Двойной без сахара

Мойра чуть ли не закружила меня в объятьях, а силы в ее руках явно хватило бы, чтобы оторвать меня от земли. Ее саму я одарила крыльями — в ее взгляде читалась благодарность за то, что я не позволила внучку уйти в запой. С чего она решила, что дело во мне, не знаю. Почему бы не поверить в то, что ему очень важны племянники. Мужчины после тридцати начинают испытывать тягу к продолжению рода, но с таким количеством племянников, может, Шон за пару дней каникул утоляет всю свою отцовскую потребность, потому и не женится.

— Лана, — начал он, когда мы наконец выползли от Мойры. — Я серьезно говорил про дочку Моны. Она невыносима. Мне нужна женская рука, чтобы держать Кейтлин в узде. Поехали в Корк, пожалуйста…

Я закрыла его рот ладонью и поцеловала собственные пальцы.

— Мы договорились. Хватит.

Шон что-то промычал, явно в продолжение просьбы, и я решила не убирать руки, но сразу отдернула, как только почувствовала кончик языка в самом центре ладони.

— Не затыкай мне рот. Это невоспитанность. Я только хотел напомнить, что мы договорились, что ты нарисуешь на меня шарж. И я повешу его на стену рядом с Джеймс Джойс. Будет семейный портрет.

Я улыбнулась и сжала руку Шона:

— Let’s do it! (Давай сделаем это!)

Глава 27 "Бутерброд с соленым лососем"

— Let’s do it…

За меня ответила тишина и шелест листа, который мы с Шоном держали с разных сторон. Он читал продолжение похождений супер-гениального мальчишки, пока я рисовала. Только не его, а хорошую пару для Джеймс Джойс — коня с головой пса, которому я совсем малость придала сходства с Шоном. Он не обидится, ведь сам охарактеризовал себя таким чудищем в церкви.

И Шон, к моей превеликой радости, улыбнулся, но потом в миг сделался серьезным и задал свой вопрос тихо, и чтобы я расслышала его, сделал ко мне последний шаг, свернув лист пополам. Воздух между нами накалился, и искра из глаз Шона чудом не подожгла бумагу, но зажгла мои щеки. Язык онемел, и Шон решил отыскать ответ на ощупь. Лист повис в моих пальцах, и я отвела руку, как стрелку, чтобы широкая грудь Шона не смяла великолепный шарж. Но она смяла меня. До дивана один шаг, но этот шаг не спасительный, а капитулирующий, и я устояла на ногах. Вернее, меня удержали руки Шона, но они лишь на мгновение задержались на ремне, потом, смяв грудь, чуть не задушили меня, сомкнувшись на шее. Шон выдавливал из меня ответ, лишая последнего воздуха, и мне ничего не оставалось, как разлепить губы, с которых он тут же снял ответ языком, как снимают с варенья пенку:

— Я чувствую вкус малины, и как же мне нравится этот вкус.

Его губы продолжали касаться моих, и я осязала каждое сказанное им слово. Расслышать их было невозможно из-за звенящих в ушах цикад — в открытое окно врывалась вечерняя прохлада, но я не чувствовала холода, потому что огонь с щек спустился на грудь — сам, или же увлекаемый руками Шона, кто знает… Только спина еще чувствовала ветерок, но не долго. Ремень упал к моим ногам, и горячие руки ринулись под футболку искать застежку, которой не было. Мне позволили выдохнуть лишь потому, что пришлось стягивать футболку через голову вместе со спортивным лифчиком.

— Я стану кормить тебя малиной каждый день.

И я не сказала ему «да», Шон забрал его силой. Он удерживал меня губами, пытаясь отыскать, куда бросить одежду и потом, как забрать из моих рук произведение искусства, не помяв. Я отступила к дивану, и шарж накрыл его, как покрывало, которого нельзя коснуться. Но Шон и не искал, куда уложить меня. Он поднял меня в воздух, чтобы не наклоняться к груди.

— Сейчас я точно жалею, что не научился рисовать, — выдохнул он, отпуская на свободу мой сосок. Я глядела на него сверху вниз и находила все больше и больше сходства с огромным свирепым псом с моего шаржа, который приготовился растерзать меня. — Я бы нарисовал твою грудь, если ты не способна разглядеть свою красоту в зеркале.

Шон поднял меня еще выше, чтобы ткнуться носом в пупок, и я коснулась рукой потолка, чтобы не упасть. Тогда Шон рассмеялся и опустил меня на пол. Я продолжала молчать, хотя губы все это время оставались свободными.

— Лана, в чем дело?

Шон взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза: возможно, они ему что-то говорили, минуя мое сознание, потому что он слушал их внимательно больше минуты, а потом изрек:

— Я заморозил тебя.

Похоже, я действительно дрожала, не в силах предугадать его дальнейших действий. У меня никогда не было с Полом никаких прелюдий, а те смешные потуги на секс, которые были на втором курсе «Кулька», вспоминались с горьким смехом.

Шон стянул футболку и набросил мне на спину.

— Пойдем!

Он протянул меня за руку через всю гостиную. Я шла, не спуская глаз с его затылка, и чуть не перекувырнулась через собаку, которая все время, оказывается, лежала посреди гостиной и виляла хвостом, глядя на наши игры. Шон почти пнул ее, прогоняя с дороги, но Джеймс Джойс засеменила следом, хотя могла бы догадаться, что получит по любопытному носу дверью.