Двойной контроль

Реинтродукция маккензийского равнинного волка восстановила нарушенное равновесие экологической системы в Йеллоустонском национальном заповеднике: травоядные животные перестали собираться в огромные стада, олени-вапити сменили излюбленные пастбища, что возобновило рост осин и тополей, а также привело к увеличению численности орлов и воронов, питающихся остатками волчьей добычи, и так далее; этот трофический каскад сгладил последствия программ по уничтожению волков, ранее введенных администрацией заповедника. Активисты экологического движения ратовали за реинтродукцию волков и рысей в Шотландии, но столкнулись с отчаянным сопротивлением владельцев крупных животноводческих и охотничьих хозяйств, так что теперь для восстановления лесных массивов и во избежание стравливания пастбищных земель приходится ежегодно проводить плановый отстрел ста тысяч оленей.

Восстановление дикой природы было не фантазией о возвращении к первозданным землям, возрождению вымерших видов и избавлению от дорог и дорожного движения, а попыткой изучить динамику нетронутого ландшафта и воспроизвести ее в современном мире. Фрэнсис отправился на конференцию, в частности, для того, чтобы ознакомиться с представлениями о том, как экосистемы достигали необходимого баланса в исторической перспективе. Был ли остров Британия сплошь покрыт лесами, прежде чем человек, с его насущными нуждами в топливе, строительных материалах и сельскохозяйственных угодьях, стал здесь доминирующим, или же сама мегафауна нарушала целостность лесного покрова: крупные животные ломали и валили деревья, а животные помельче прогрызали древесную кору и пожирали молодую поросль. Даже завороженный противоречивыми представлениями о величественных древних ландшафтах, Фрэнсис вскоре осознал, что еще больше заворожен Оливией. На второй день конференции они самоустранились из дискуссионной группы, обсуждавшей жизнь гигантских ленивцев и их влияние на окружающую среду до уничтожения палеоиндейцами – которые, с точки зрения гигантских ленивцев, естественно, были кровожадными захватчиками, – и принялись обсуждать свои чувства друг к другу. На следующий день Фрэнсис с облегчением узнал, что в ходе дебатов участники конференции склонились к мнению о древнем ландшафте наподобие того, который складывался сейчас в Хоуорте.

Размышления Фрэнсиса прервало частое отрывистое карканье. Он оглянулся и увидел, как с дрожащих ветвей взмыли в небо десятки грачей. Они напомнили ему капли чернил, вылетевшие из падающей авторучки перед выпускным экзаменом в университете. Все происходило словно бы в замедленной съемке, примерно со скоростью грачей, круживших вдалеке, – эффект, вызванный парализующим страхом, что ручка упадет и повредит перо перед самым важным экзаменом в жизни Фрэнсиса. Эта странная, но в то же время глубоко личная ассоциация доказывала, что воображение и память формировали свои собственные связи параллельно экскурсии, которую он мысленно готовил для Оливии.

Ее поезд прибывал через несколько часов, так что пора было возвращаться домой, застелить кровать свежим постельным бельем и отыскать недостающие ингредиенты для ужина. Фрэнсис дошел до грунтовой дороги, по которой когда-то возили овец и скот из Саут-Даунс в Лондон на продажу и на бойни. Сейчас по этой дороге можно было срезать прямиком к дому, а не идти полукругом в обход. Под полуденным солнцем Фрэнсис зашагал быстрее; к предвкушению встречи примешивалась тревога, что он недостаточно знает Оливию, а стресс усугублялся еще и новизной: Оливия впервые приезжала к нему в гости, он впервые готовил для нее ужин, впервые купил бутылку не самого дешевого вина, рекомендованного местным виноторговцем, и все это потенциально грозило обернуться разочарованием. Фрэнсис на миг остановился, отогнал волнение и расхохотался, сообразив, что все складывается прекрасно и что предположениями ничего не исправишь.

2