Двойной латте в дождливый день

Меня сегодня что, решили прокатить на всех мыслимых и немыслимых эмоциональных качелях?

От застеливших глаза слез текст на экране расплывался, но я упрямо продолжала читать. Снова, и снова, и снова.

Дорогая Вайнона!

Прости, что напугал тебя своим звонком.

Мне жаль, что из-за меня ты оказалась в больнице. Прошу, не пугайся хотя бы сейчас. Я не желаю зла ни тебе, ни твоей матери, клянусь. Все, чего я хочу, это просто повидаться со своей любимой дочерью.

Все эти дни я был в Арден-Сити. Даже приходил в больницу, в которой ты лежала, но зайти в палату так и не решился. Переживал, что это станет для тебя сильным ударом и скажется на твоем здоровье. Можешь не беспокоиться, я вернулся в Лондон и больше не буду тебя тревожить.

Знай: если захочешь поговорить со мной, я прилечу в любое время. Или можешь писать мне на эту почту. Я создал ее специально для тебя, буду каждый день проверять ее в надежде, что однажды получу заветное письмо.

Я очень люблю тебя и скучаю, мой маленький утенок.

Твой Папа.

Сжимая телефон в руках, я выбежала в одной пижаме из комнаты и остановилась только в конце коридора у окна. Мне было трудно дышать, и я без остановки терла ладонью грудную клетку.

Папа был в городе. В клинике. Совсем близко.

Сколько времени он провел здесь? Что, если я сталкивалась с ним на улице? Я бы его, наверное, даже не узнала. С каждым проходящим годом образ красивого высокого мужчины из моих воспоминаний становился все более размытым и блеклым.

Последний раз я видела его лицо на фотографии, которую порвала мама.

Мне тогда было тринадцать. Со дня нашего переезда из Лондона в Америку прошло три года. Я уже начала забывать прошлую жизнь и адаптировалась в новой стране, но не могла выбросить из головы отца. Он разрушил нашу семью, изменял маме, избил ее, грозился отобрать меня, а я все равно скучала по нему и испытывала от этого чувство вины.

В день его рождения я достала из импровизированного тайника в матрасе конверт, в котором втайне хранила фото папы. Я делала так время от времени, чтобы не забыть его лицо, но в тот день мне не повезло. Мама застукала меня. Она в гневе отобрала фотографию и разорвала ее на мелкие кусочки.

Тот день отпечатался в моем сознании, словно надпись на надгробной плите.

– Этот человек растоптал меня. Испортил мне жизнь, угрожал отобрать у меня самое дорогое – тебя! А ты все еще лелеешь надежду на встречу с ним? Неблагодарная дрянь! – Мама в слезах кричала на меня, а я плакала вместе с ней.

Я попыталась обнять ее, но она отшатнулась от меня, словно от прокаженной.

– Мамочка, прости меня, пожалуйста, я очень сильно люблю тебя, правда!

– Сегодня ты обесценила эти слова, Айви.

Я сидела на подоконнике и дрожала от холода, продолжая смотреть на письмо.

– Это ты все испортил, – шептала я, будто он мог меня услышать.

Мама была права. Именно из-за него мы сбежали в другую страну, оставив все, что было нам дорого, далеко в прошлом. Из-за него Мариса Харт из улыбчивой, ласковой и нежной женщины превратилась в сварливую, холодную и неприступную статую. Из-за него я часто просыпалась посреди ночи, потому что слышала во сне грохот опрокинутого стола и хлесткий удар пощечины. Из-за него – вернее, из-за его фото – я вот уже пять лет не могла никому сказать «я тебя люблю», опасаясь, что все испорчу и обесценю значимость этих слов.

Несмотря на все это, я плакала как маленькое дитя, вот уже в десятый раз перечитывая строчку: «Я люблю тебя и скучаю, мой маленький утенок».

Правда, которой я боялась больше всего, состояла в том, что я тоже по нему скучала.

Глава 23. Айви