– Что-то не так? – спросила Вероника Алексеевна, участливо глядя на дочь.
– Нет, – пробормотала Лиза, кляня себя за то, что к тридцати годам так и не научилась выражать свои мысли прямо. – Я, конечно, да… Приду, как будет время… Работа, знаете ли…
– Ты слишком много работаешь, дорогая! – озабоченно глядя на дочь, воскликнула Вероника Алексеевна. – С Сергеем Ивановичем мы знакомы уже более полугода, и вот уже несколько месяцев у меня не было возможности свести вас вместе. Ты крутишься как белка в колесе! То у тебя приговор, то апелляция, то арестовали кого-то по кличке Кокос, то, наоборот, кого-то выпустили! Ты помнишь, как я тебя приглашала на пироги с черникой? А на воскресную прогулку в парк? А когда у твоей двоюродной сестры был день рождения, я предлагала взять с собой Машу и Сашу, но у тебя опять что-то не срослось!
Дубровской нечем было крыть. Действительно, за полгода можно было выкроить время и заглянуть вечерком к матери, где за чаем поболтать с ней о своем, о женском. Тогда бы ей не пришлось чувствовать себя так, словно она только что вернулась домой с необитаемого острова и с удивлением узнает последние новости от своих родных и близких. Если бы не день рождения близнецов, могло статься, что с Сергеем Ивановичем она встретилась бы только на регистрации их с матерью брака. А Елизавета, между прочим, всегда считала себя хорошей дочерью. Она не грубила маме, не доставляла ей особых хлопот, в смысле, не просила денег взаймы, не нарушала закон, не имела дурных привычек и не вешала ей на шею своих детей. Но чем живет ее родительница, каковы ее духовные интересы и потребности, заботило Лизу в меньшей степени. Она звонила матери раз в неделю, чтобы справиться о здоровье и произнести пару дежурных фраз типа «у-меня-все-хорошо-надеюсь-у-тебя-тоже», и с чувством облегчения забывала о ней до следующей недели. То, что у немолодой уже женщины, к тому же вдовы, может возникнуть личная жизнь, застало Дубровскую врасплох.
– Я, конечно, приеду, мама, – пообещала она легкомысленно. Уже позже, вспоминая детали странного разговора, она сообразила, что не имеет понятия о том, куда ей следует ехать. Они живут
– Конечно, у Вероники! – воскликнула Ольга Сергеевна. – Странно, что ты не знала об этом. Я навещала их пару раз и могу сказать, что они прекрасно ладят. Сергей Иванович, понятно, не какой-нибудь там проходимец. У него есть своя жилплощадь, и поначалу он настаивал, чтобы твоя мать переехала к нему. Но Вероника воспротивилась. Ты же знаешь, как для нее важен уже налаженный быт. Она не в том возрасте, чтобы очертя голову бросаться в новую жизнь.
– Как странно, – бормотала Лиза. Ее не оставляло ощущение, что она только что очнулась от комы, в которой пребывала несколько месяцев. – Вы, значит, знакомы с Сергеем Ивановичем и даже в курсе, как они ладят в быту? Удивительно, что я об этом ничего не знаю.
– Зная тебя, я совсем не удивляюсь, – заметила свекровь. – Жизнь, как ты понимаешь, идет своим чередом. Многие считают, что с женщиной за пятьдесят уже ничего, кроме инсульта, приключиться не может. К счастью, головокружение в нашем возрасте может быть не только от болезни, но и от любви тоже. Будь снисходительна. Твоя мама имеет право на счастье!
Вот с этим Дубровская спорить не собиралась. Она только пожала плечами.
– Каждый имеет право на счастье, – кивнула она.
Ольга Сергеевна была готова привести еще десяток аргументов в пользу зрелой любви, но, не встретив ожидаемого протеста со стороны невестки, подрастеряла пыл.
– Все-таки ты могла бы уделять своей матери больше внимания, – только и сказала она, поджав губы.
– И здесь вы абсолютно правы, – согласилась Дубровская.