Двор на Поварской

Поехали провожать всех троих на Речной вокзал. Все было организовано так, словно детей отправляли в пионерский лагерь. Аллусе было уже 9, Зинке – 12. Сначала детей собрали на Краснопресненской заставе, а оттуда на трамвае увезли на Речной. Каждый ребенок должен был иметь при себе матрас, наволочку, комплект одежды и сухари. Народу собралось полгорода, а как же – детей в войну одних отпускать, кровинушек своих неведомо куда. Лидка с Полей прорыдали в голос всю ночь, зашивая под воротнички написанные от руки молитвы, а на вокзале были спокойны и даже подшучивали над хныкающей Аллусей. Помахали, перекрестили, отправили. А эти три дурочки всю дорогу просидели на корме у самой воды и кормили рыб сушками да сухарями, которые мамки собрали им в дорогу. Когда доплыли до Рязани, сухарей ни у кого уже не осталось… На пароходике познакомились еще с одной девочкой, Наташкой Ненаглядовой, хорошенькой, умненькой княжной из старинного осетинского рода, хотя внешностью она была вполне московской красавицей. Наташку отправили одну, отец с матерью ушли на фронт, бабушка сопротивляться эвакуации не могла. Вот Наташка и прибилась к девчонкам, боясь потерять их из виду и прикармливая домашними сухариками.

Как сошли на берег, началась полудикая и не совсем сытая жизнь по законам военного времени. Аллуся настояла, чтоб Наташку поселили с ними в одной комнате, сказала, что это ее двоюродная сестра. Толстая тетка, которая расселяла детей по семьям, не поленилась, пришла на «сестер» посмотреть, все строго было – действительно, сказала, похожи: волосы черные, волнистые, обе большеглазые, высокие, красивые. Залюбовалась прямо и разрешила: живите вместе. Начались будни, военные, полуголодные, беспризорные. Сразу откуда-то нарисовались вши, и всех троих девок пришлось обрить наголо. К ним надо было присматриваться, чтобы различить, даже Нюшке это не сразу удавалось.

У беседки рядом с подвалом. Поля и Яков с дочерьми и внучками. Около Лидки ее двоюродная сестра, а на переднем плане нянька Нюшка

Отец присылал посылки откуда-то издалека, Лидка чуть ли не каждый день писала, передавала съестное, которое прожиралось в один день – четыре голодных рта, поди припаси что-то! Нюшка ходила по домам в поисках какого-то заработка, а девки, хоть и не маленькие уже, были предоставлены сами себе и вечно таскались в поисках подножного корма. Собирали крапиву, щавель, сныть, лебеду, резали, ели живьем, варили супы. Однажды Зина нарвала букет крупных белых крапчатых невиданных никогда цветков с зубчатыми сочными листьями. Кустик рос прямо у дороги, Зинка еще удивилась, что красоту такую никто не рвет. Попробовала листик, Аллусю угостила, но ей не понравилось, а Зизи стала активно жевать, сглатывая слюну. Хорошо, что девчонки домой пошли сразу и букет белены прихватили, чтобы Нюшку порадовать. Та как увидела ядовитые цветы, так давай жженый уголь из печки пихать в рот обеим, соляным раствором отпаивать и рвоту вызывать. Спасла, отпоила. А то заговариваться уже стали, глаза поплыли, руками начали шарить.

В общем, перебивались, как могли, не хуже других и не лучше. Потом Лидка приехала, забрала домой, когда опасность взятия немцами Москвы миновала. А Нюшка ехать отказалась, так и осталась в Рязани: приглядел ее там один контуженый, обрюхатил и попридержал возле себя для должного ухода. Она так счастьем и светилась: какая ей была разница, с кем нянькаться.