Двор на Поварской

– Это же Большой театр! Ты же дарование! – причитала Лидка. – Аллуся, а вдруг это твоя судьба?

Алла – ученица балетной школы Большого театра. 1949 г.

– Стоять с задранной ногой? Мама, это совсем не делает меня счастливой!

И ушла. Балет был не ее мечтой, а Лидкиной, эта вечная муштра и экзерсисы у зеркала изрядно ей поднадоели, и она с нескрываемой радостью сделала этот «страшный» шаг из театра, тем более что танцевальные навыки у нее остались, в примы она не стремилась, фигурка сформировалась – а что девочке еще надо?

Она радовалась, что свободного времени прибавится, а оно сейчас ей было необходимо: во дворе ее ждала первая любовь – Володька Первенцев из соседней квартиры, не подвальной, а обычной. Володька был сыном писателя, Сталинского лауреата, в подвале им жить было бы не к лицу – с таким-то званием! Он был героем двора – совсем юнец, воевал в ополчении, получил медаль, все с ним, даже старики, уважительно здоровались и жали ему руку. А как пришел, сразу влюбился в вытянувшуюся и сильно похорошевшую красотку-соседку. Сначала гуляли вчетвером с Зинкой и Наташкой – они были вроде как Алкиными дуэньями. Зинка, не самая первая красавица, худосочная, востроносая, белесая, с мелкими чертами на невыразительном личике, намного эффективнее Наташки выполняла охранные функции.

– Аллусь, нам пора уже, ты мне обещала с уроками помочь. – Зинка училась в школе рабочей молодежи в переулках около Восстания, и Аллуся занималась с ней русским и литературой, остальные уроки Зинка делала сама.

Все четверо сидели в Лидкиной беседке, из которой давным-давно разгребли и выкинули мусор, превратив ее в летнюю комнату отдыха. По периметру приколотили узкую скамейку, а в середину поставили круглый стол, который долго маялся сначала по всем подвальным комнатам, но так и не прижился ни в одной: то слишком высок оказывался, то неудобен, то велик… А потом уж не знаю кто – как всегда Ароша, наверное, – закончил его никчемное подвальное существование и вынес на свет божий. Теперь он деловито и гордо стоял посреди увитой виноградом беседки, поблескивал лакированными ножками и с благодарностью ловил солнечные лучики, освещающие его старые трещинки. Казалось, он стал намного торжественней и породистей, чем был раньше.

Подростки любили в беседке время проводить: со двора не видно, мелкий штакетник крест-накрест, девичий виноград, плотно его охватывающий, – тихо, уединенно и защищенно. Родители не беспокоили: послевоенное время было безденежным, старшие набирали по две-три работы, чтобы прокормить семью. А как приходили, так и валились по своим подвалам без задних ног, не до детей – выросли уже, сами пусть как-нибудь.

– Куда вы так рано? – забеспокоился Володька. – Хотите, за вином сбегаю? Останьтесь, не уходите!

– Давай, Зизиш, посидим еще? – Алка по-щенячьи посмотрела на Зину. – Рано совсем, чего дома-то делать? Наташ, ты как думаешь?

– Темно, это во‐первых, – за Наташку ответила Зинка и стала загибать пальцы. – Поздно, это во‐вторых, а самое главное, ты мне обещала помочь с сочинением, и это в‐третьих!

– Зин, тебе самой надо учиться писать, ты ж неграмотная будешь! Алка ж не рабыня твоя, чего ты ее все время заставляешь? – возмутился Володька.

– Прекращай, Вов, она меня не заставляет, я сама предлагаю. У нас обмен – я ей сочинения пишу, она мне математику делает, – улыбнулась Аллуся.

– А может, в кино пойдем? – Володьке ну очень не хотелось отпускать Алку.

– В кино? Ты в своем уме? Какое кино в одиннадцать вечера? – Зинка аж вскочила с места. – Всё, Аллусь, пошли, в кино он на ночь с тобой захотел! Я тебе такое кино покажу, такую свинарку с пастухом!

– Ладно, мне тоже домой пора, – Наташка жила совсем рядом, напротив Планетария, в доме полярников, в коммуналке на втором этаже.

Зинка схватила Аллусю за руку и потащила из беседки. Алла чуть упиралась и улыбающимися глазами смотрела в сторону Володьки. Он этого не видел – слишком уж в беседке было темно.

Лидки дома почти не было, она трудилась в Театре Маяковского, потом брала работу на дом из ателье и еще шила частным заказчицам. А когда приходила, то ворковала вокруг улыбающегося Принца. Аллуся ревновала. Она очень любила мать, но хотела, чтоб и ее лишний раз приласкали, обняли, заметили, спросили, как она справляется со своими подростковыми проблемами. Рядом, конечно, была обожаемая бабушка Поля и любимая тетя Ида, но все равно, по общению с мамой Аллуся очень скучала. Не знала, чем привлечь ее внимание. Начала курить. Вообще-то, они с Наташкой начали. Сначала кашляли-кашляли в беседке или у Наташки дома, когда мамы не было, а потом понравилось, попривыкли. Наташкина мама долго зуб держала на Аллу за это и запретила дочери с ней тогда общаться – решила, что та оказывает пагубное влияние. Не пускала ее даже какое-то время домой.