Читаем Двор на Поварской полностью

Аллуся совсем заскучала и однажды решила поэкспериментировать: закурить при Лидке и посмотреть, как она отреагирует. Ей вдруг захотелось, чтоб Лидка ее застукала, чтобы поговорила, ну пусть немного поругала, объяснила, как это нехорошо, что надо беречь здоровье, что ай-яй-яй, я в твои годы и так далее. Вот однажды и подгадала – Лидка как раз возвращалась с работы, уставшая, с полными сумками платьев, которые надо было срочно перелицевать. Увидела томно затягивающуюся сигаретой дочь, которая даже и не подумала ее бросить, молча подошла и, не сказав ни слова, хрясь со всей силы ей по щеке! Сигаретка отлетела, щека запылала, слезы из глаз и у одной, и у другой. Лидка молча повернулась, взяла сумки и медленно и тяжело спустилась в подземелье. Потом замолчала на неделю, ни нет, ни да, словно глухонемая, только отворачивалась от дочкиных вопросов и тяжело вздыхала. В семье это было высшей мерой наказания. У кого-то битье посуды, крики-скандалы, драки и поножовщина, у Киреевских – молчанка сроком в зависимости от состава преступления. От часа до недели, не больше, больше никто не выдерживал. Аллусина сигаретка заслуживала, по Лидкиному мнению, высшую меру.

Вот так Алла и получила немного материнского внимания, но совсем не того, которого ей так хотелось. Хотя шла обычная будничная жизнь, и Лидка жила, как умела и как казалось ей правильным: и родителей приголубить, и Принца вывести куда-то в люди поулыбаться, и дочке новое платье сшить. Но ревность – чувство опасное и разрушающее. Алле казалось, что только она одна должна распоряжаться матерью. Зачем ей какое-то платье? Пусть лучше мама сидит с ней, взрослой пятнадцатилетней дочкой, и болтает о том о сем. Воспаленные подростковые мозги мучительно продумывали планы наступления в борьбе за Лидкину заботу и внимание и наконец придумали. Аллусе показалось, что план просто гениальный! Она долго обсуждала его с Зизи, которая была поначалу очень против, уж больно рискованно, но, наконец, Алла убедила ее.

Было осеннее воскресенье, семья сидела за столом в большой комнате, в беседке становилось уже прохладно. В выходные и праздники Лидка всегда делала дрожжевые лепешки – восхитительное подобие хлеба, жаренного в масле. Лепешки получались румянобокими и пышными, они ложились стопкой на тарелку, переложенные сливочным маслом, расплавляя его и впитывая. Поля сварила куриную шейку – блюдо не совсем понятное, но выручающее, когда надо было в тяжелые времена сытно накормить большую семью. Времена были хоть и послевоенные, но уже не такие тяжелые в плане еды, магазинные полки не пустовали, а на рынке так можно было купить все, что угодно. Но шейка эта делалась, видимо, по традиции. Поля долго и тщательно раздевала курицу, ласково уговаривая ее расстаться с кожей: «Вот, давай ножку освободим, ну давай же, вот так легче стало, видишь? Молодец!» Курица, наверное, не считала, что она молодец – мало того, что свернули шею, оборвали перья, пропалили на керосинке, так теперь и последнего лишают – кожи. Но Поля могла уговорить кого угодно! Кожу снимала так, что не оставалось ни одной царапинки – ведь не больно же тебе, правильно? Потом ее предстояло нафаршировать, эту «шейку», хотя она была целой тушкой и к анатомической шее не имела никакого отношения. Аллуся это блюдо не любила, хотя всегда участвовала в его приготовлении. Обычно она зашивала курицу, чтобы начинка не вылезла наружу. Начинку делали из жаренного на курином жире лука, сердечек с печенкой, и все это дело загущалось мукой. Потом пошли варианты: фарш на манке и с горошком – это хотя бы красивее выглядело, не так серо и скучно, когда шейку нарезали для обжарки.

Еще приготовили кисло-сладкое мясо с черносливом и отварили картошку. Сидели и обсуждали строительство, которое обещали вот-вот развернуть на площади Восстания.

– Говорят, всю Москву башнями застроят, будем, как в Америке, жить, в небоскребах, – деда Яков с некоторым отвращением выделил слово «небоскребы».

– А чем мы хуже-то, Яш? – вступила в политическое обсуждение Поля. – Вон, какую войну кровавую выиграли! Чего ж нам на высоте не жить. Сколько там этажей построить обещали?

– Я слышала, что 23! – с восхищением произнесла Лидка. – Это ж как на самолете лететь!

– Неужели можно привыкнуть к такой верхотуре? – с ужасом спросила Ида. – Я б никогда не отважилась!

– А если б приплатили? – с улыбкой спросила Лидка.

– Это смотря сколько! Я буду торговаться! – сказала Ида, и все дружно засмеялись.

Подземным жителям было страшно смотреть вниз даже с третьего этажа, а тут целых двадцать три! Там же сплошные облака и дышать нечем – как же там жить?

– Ходил тут в пятницу смотреть, – сказал Яков, – огромный участок, со стадион, всё огородили, экскаваторы подогнали, котлован уже рыть начали. Дом для авиаторов строят, а они и привыкли к высоте, ничего, не испугаются.

– На Садовой тоже построить обещали – вон, Бессонов Сережка говорил (он же архитектором в конторе), так там и разговоров только, что про дома эти, похожие на гигантские церкви, – сказала Лидка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука