Двор на Поварской

Однажды его, Володьку Соколовского и Гневашева в Ленинград, к себе в гости, пригласил сам Виталий Бианки. Вот так просто взял и пригласил, почему-то именно их выбрав из всех студентов. Ребята опешили от такого счастья, и хотя не то что лишних, а вообще денег не было ни копейки, но поназанимали у всех, еле наскребли на билет – как же было не поехать: сам легендарный Виталий Бианки звал, на чьих книжках росла вся советская поросль! Писатель уже болел, почти не двигался после нескольких инфарктов и инсультов, но встречу ребятам организовал: нанял «Победу», сам погрузился, приехал и повез их, желторотых, по городу, как гид. Вот, показал на какое-то невзрачное кафе – в нем Куприн часто сиживал, любимое его, вот, видите? зайдете? нет? Но тогда вон тот ресторанчик обязательно посетите, там шустовский коньяк еще продают, а может, уже и не шустовский, я давно коньяк не пил… Какой коньяк, в карманах пару копеек оставалось, и все. После основательной экскурсии по любимым ленинградским местам привез к себе домой, и начались разговоры о стихах, долгие и основательные. Бианки очень любил Блока и поэтов Серебряного века, но Блока просто боготворил, знал его наизусть и улыбался, когда слышал его стихи. Потом попросил ребят почитать свои. Боязно, конечно, было выступать перед Бианки, но ребята осмелились. Начали читать самые свои любимые стихи, многие еще не читанные. Роберт тоже показал отрывок из новой поэмы.

   Люб —
   (Воздуха!
         Воздуха!
       Самую малость бы!
                                 Самую-самую…)
   Лю!
   (Хочешь, —
         уедем куда-нибудь
                         заново,
                                 замертво,
                                         за море?..)
   Люб —
   (Богово-богу,
                 а женское – женщине
                                         сказано,
                                            воздано.)
   Лю!
   (Ты покоренная.
                 Ты непокорная…
                                 Воздуха!
                                          Воздуха!)
   Люб —
   (Руки разбросаны.
                         Губы закушены.
                                   Волосы скомканы.)
   Лю!
   (Стены расходятся.
                 Звезды, качаясь,
                           врываются в комнаты.)
   Люб —
   (В загнанном мире
                 кто-то рождается,
                            что-то предвидится…)
   Лю!
   (Где-то
          законы,
         запреты,
                 заставы,
                         заносы,
                                 правительства…)
   Люб —
   (Врут очевидцы,
                   сонно глядят океаны остывшие.)
   Лю!
   (Охай, бесстрашная!
                         Падай, наивная!
                                 Смейся, бесстыжая!)
   Люб —
   (Пусть эти сумерки
                 станут проклятием
                                         или ошибкою…)
   Лю!
   (Бейся в руках моих
                 каждым изгибом
                                  и каждою жилкою!)
   Люб —
   (Радостно всхлипывай,
         плачь и выскальзывай,
                         вздрагивай,
                                  жалуйся!..)
   Лю!
   (Хочешь – уедем?
                 Сегодня? —
                         пожалуйста.
                                 Завтра? —
                                         пожалуйста!)
   Люб —
   (Царствуй, рабыня!
                 Бесчинствуй, учитель!
                          Неистовствуй, женщина!)
   Лю!
   (Вот и глаза твои.
                 Жалкие,
                         долгие
                                 и сумасшедшие!..)
   Люб —
   (Чертовы горы уставились в небо
                                  темными бивнями.)
   Лю!
   (Только люби меня!
         Слышишь,
                 люби меня!
                         Знаешь,
                                 люби меня!)
   Люб —
   (Чтоб навсегда!
         Чтоб отсюда – до гибели…
                         Вот оно…
                                  Вот оно…)
   Лю!
   (Мы никогда,
         никогда не расстанемся…
                                 Воздуха…
                                          Воздуха!..)

Виталий Валентинович прислушивался к Роберту особенно внимательно, словно пытаясь уловить какую-то только ему слышную музыку. Слушал, слушал, молчал, думал о чем-то своем. Потом поднял на него глаза:

– Мне немного непонятно, как вы пишете, молодой человек, – он даже не назвал его по имени, все еще чему-то удивляясь. – Вы, такой застенчивый и тихий, такой скромный и отстраненный, но внутри у вас что-то намного более сильное, чем вы сами. У вас собственное что-то есть, – потом снова замолчал, а Роберт, весь красный, не знал, куда деться от стыда и гордости. – Пожалуй, вы будете поглубже многих нынешних поэтов. У вас большое будущее. Извините, ребята, но это так и есть.

Робка, окрыленный, записал, заработал, зарадовался. Вскоре поэму опубликовали, «Моя любовь» называлась. Отнес в «Юность», через скверик, где ее и напечатали. Потом читал в институте, прямо из журнала, и очень долго смеялся, когда одна студентка выступила с критикой, заявив, что поэма ей не очень понравилась, потому что она не похожа на… «Одиссею» Гомера.

Роберт пообещал все замечания учесть.