Читаем Двор на Поварской полностью

Народ, зная, что меня привезут, повылезал из подполов, улыбаясь и покряхтывая, – а как же, прибавление, счастье, не каждый день в их дворе такое! Пришел даже дядя Миша-айсор, чистильщик обуви из будки на углу. Он был почти родной, знал всех дворовых и часто был зван на все наши праздники. Сидел он на углу ндавно, приехал в 1920-е после того, как начался массовый исход ассирийского народа из Ирака и Турции – резать там людей умели знатно. Приехал молодым человеком, к тридцати, с семьей, родителями, без языка – куда деваться? Собратья в те времена стали открывать точки по чистке обуви на шумных московских перекрестках. Вот и Миша решил заняться чисткой. Сколотил ящик, купил баночку черного крема для кожаных ботинок и белую зубную пудру для полотняных тапочек и сел тогда, в конце 20-х, на нашем углу. Чистильщики были в диковину, обувь москвичи привыкли чистить сами и дома, а тут целый ритуал: сначала в ботинки вставляли картонки, чтобы, не дай бог, не испачкать носки, потом мягкой щеткой счищали городскую пыль, чтобы не втереть ее в туфли. Затем шел черед ваксы, которую надо было аккуратно нанести тонким слоем на поверхность, потом маленькой щеточкой наполировать и под конец мастерски бархоткой пройтись. Крем дядя Миша, тогда еще просто Миша, попервоначалу покупал, но потом стал варить сам. Никаким другим средствам, будь то английские или немецкие, не доверял. Сначала выпаривал ваксу на воде, но решил, что это нечестно – внешне такая вакса хоть и наводила блеск, но за обувью никак не ухаживала, а в городе, где девять месяцев слякоть, а три – пыль, надо было использовать что-то другое. И Миша стал делать составы на скипидаре с патокой, воском и костяной сажей. Но однажды воспламенился. Вспышка задела лицо, навсегда лишила начинающего химика бровей и ресниц и сильно снизила остроту зрения одного глаза. Но Мишу это ничуть не расстроило, хотя скипидар он больше не покупал, а перешел на гуталин, специально разыскивая по всей Москве масло норки, чтобы добавить его в крем для обуви. И когда Поля, по доброте душевной, выносила ему на угол стоптанную пару мужниных ботинок – а как же, Мише тоже надо кормить семью, пусть поработает, – тот всегда рассказывал ей свои отборные новости. Особенно любил ненаучные темы про алхимию – кстати сказать, он и Родиона застал еще в добром рассудке, и они успели в обширной старинной библиотеке выискать много рецептов, пока книги не вывезли в неизвестном направлении, рецепты нашлись, ведь вакса была составом древним, можно сказать, предметом роскоши. Родион советы давал, Миша на ус наматывал. Теперь частенько и Поле доставалось из тех стародавних знаний, но говорили не только про ваксу, а про все: про войну и послевойну, про политкаторжан и продуктовые карточки, про новый Полин радиоприемник «Звезда-54» и про только что опробованный сорт новой норковой Мишиной ваксы.


Я с мамой во дворе, первые выходы, 1957 г.


Вот и теперь, накануне рождения правнучки, Поля пошла к Мише. Ни с того, ни с сего, просто так, давно не видела. Дядя Миша недавно обзавелся маленькой будкой, «стоянкой», как он ее называл, в которой все аккуратно было разложено и развешено: на прозрачной стене – разноцветные шнурки на бечевке, вдруг кому понадобятся, на полочке, узенькой-преузенькой, – стопки плоских жестяных круглых коробочек-баночек с разноцветными кремами для обуви, щеточки бархотки для наведения блеска, много всяких других мелочей и обязательно свежая газета «Известия». Миша обрадовался, потушил свою «Герцеговину», вынул полновесный зад из будки и пожал Поле руку.

– Полина Яковлевна! Давно не заходили! – проворковал Миша. – Совсем забыли старика, уважаемая!

– Какой же вы старик? Не старше меня, чай! – махнула Поля рукой.

– Когда маленького ждем? Уже пора, совсем пора! – улыбнулся Миша.

– Ну, пора не пора – не нам решать. Вот, гляди, – Поля протянула Мише ботинки. Миша осмотрел их, как врач осматривает больного, и предложил:

– Я их подправлю чуть, совсем стоптались. Не возражаете, уважаемая? – Миша любовно прижал к себе старые потертые скороходы.

– Как нужным считаешь.

– Сделаю. И вот еще, это внучке передай для ее малютки. – Миша протянул Поле маленький пузырек с маслом.

– Что это, мать моя? – Поля посмотрела флакон на свет.

– Масло норки. Хорошая вещь! Редкая! От любых кожных проблем. Норка же не болеет ничем кожным, а все потому, что шкурка ее смазывается этим жиром. Он и защищает, и всякую нечисть убивает, и моментально лечит, если, не дай бог, что. Ну вот, ребятенку от опрелости или просто на кожу, самое оно! Я всех своих так взрастил, на масле на норочьем, никогда проблем не было! Ни разу!


Я о чем-то пою, а уши у меня, как у эльфа!


– Спасибо, Мишенька, спасибо! Попробуем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука