– Сегодня наш альянс может выйти за рамки шпилек для волос, если в ораторском поединке объединим усилия против пернатой выскочки. Мы без труда потопим красотку, ведь красноречие – ее слабое место. А завтра встретимся в состязании по боевым искусствам. Если мне придется проиграть, то предпочту, чтобы моей соперницей была ты. Победа Плюминьи в «Глотке Короля» вызовет у меня рвотный рефлекс. Я охотнее смирюсь с твоим успехом.
В отражении зеркала я видела лихорадочный блеск в глазах девушки. Слабая улыбка на бескровном лице говорила о тяжелой болезни.
– По рукам! – не задумываясь, согласилась я.
– Поторопимся! – призвала мадам де Шантильи, возглавляя шествие по главной лестнице.
Она пришла за нами вскоре после того, как прозвучал набат.
Эленаис, прекрасная, как никогда, шла впереди. Перья в ее прическе а-ля «Юрлю-берлю» вздрагивали при каждом шаге. За девушкой следовали мы с Поппи.
Парадную двустворчатую дверь театра украшали позолоченные скульптуры в виде двух масок с полыми глазницами. Справа – смех комедии, слева – плач трагедии.
– Девушки, не забывайте сохранять дружелюбное выражение лица, – напутствовала нас мадам де Шантильи. – Колкости превращаются в оружие, если их произносят с улыбкой.
Швейцарские гвардейцы открыли двери, и я впервые попала в театр «Гранд Экюри» – довольно тесное помещение. Вычурная лепнина на стенах и тяжелый красный бархат занавеса еще больше уменьшали пространство. Сидя лицом к сцене, в полумраке шуршали зрители. В зале, тесно заставленном банкетками, как мне показалось, толпилось столько же придворных, сколько накануне в огромном амфитеатре вокруг манежа.
Де Шантильи присела в изящном реверансе перед благородной дамой с высоченной прической, сидевшей в центре первого ряда. Принцессой дез Урсен.
Если Мелак выглядел скорее мумией, чем бессмертным, то принцесса дез Урсен скорее смертной, чем вампиршей.
Мне даже показалось, что на ее лебединой шее пульсировала вена, что, конечно, было невозможно. Кожа, гладкая и безупречная, как у всех повелителей ночи, обладала той розоватой свежестью, которая бывает только у живых. Мастерство макияжа? Трудно сказать. Красота принцессы была столь же яркой, сколько и нежной.
Вероятно, долгая дипломатическая карьера научила ее улыбаться любезно, не обнажая кончиков клыков…
– Дамы, порадуйте нас сегодня своим остроумием! – грациозно приветствовала она нас.
Мы взошли по ступенькам, ведущим к театральным подмосткам. Со сцены лица зрителей слились в одну сплошную массу. Только их сияющие глаза отражали блеск сцены.
Александр тоже среди них?
От мысли, что он может тайком наблюдать за мной, как хищник, скрывающийся в тени, я почувствовала себя не в своей тарелке.
Раздались три удара палкой: сигнал к началу военных действий.
Поппи решительно атаковала Эленаис, обстреляв стихотворными строчками, которые мы подготовили заранее:
Восторженные возгласы эхом разнеслись по аплодирующему залу. Нападать на Эленаис за недавно пожалованное ее предкам дворянство – подло. Но именно подобная подлость очаровывала Двор. А самое главное – родословная была больным местом зазнайки. То, что больше всего задевало ее самолюбие.
Я подхватила строчку Поппи, повысив голос так, чтобы все могли меня услышать. И произнесла следующее восьмисложное стихотворение:
И снова одобрительные крики пронеслись по рядам, в то время как идеальные черты Эленаис потемнели под прической, украшенной перьями. Я ждала момента, когда девушка, заикаясь, начнет тонуть на глазах у пышного собрания. Но прекрасно выстроенные слова, которые вылетели из ее тщательно накрашенных уст, застали меня врасплох:
Она резко повернулась ко мне:
Я похолодела от ужаса. Ручеек пота заструился по спине. Истошный голос в голове завопил: «
– Я… я не понимаю, что вы имеете в виду, – смешалась я, неудержимо теряя баллы.
– Вы не баронесса Гастефриш, вот что я имею в виду, – хладнокровно нанесла сокрушительный удар Эленаис.
– Вы ошибаетесь, я – баронесса Гастефриш! – Мой голос перешел на крик. – Как мой отец и все мои предки! Мои… мои дворянские бумаги тому доказательство!
Прекрасная Дез Урсен молча рассматривала нас из первого ряда. Рядом с ней мадам де Шантильи неодобрительно закатила большие глаза: светская беседа и крик – несовместимые понятия.