Двор Тумана и Ярости

Они заключили Договор, и так была возведена Стена. Мы давным-давно освободили рабов Ночного Двора, поскольку не доверяли наши секреты людям, не тогда, когда они размножались так быстро и с такой периодичностью, что мои предки не могли управлять их сознаниями одновременно. Но, тем не менее, наш мир изменился. Война изменила нас всех. Кассиан и Азриэль вернулись другими; я вернулся другим. Мы пришли сюда — в этот домик. Я все еще был ранен, поэтому они несли меня сюда между собой. Мы оставались здесь, когда прибыли вести об окончательных условиях Договора. Они остались со мной, когда я истошно кричал звездам, что Амаранта за все, что она сотворила, за каждое совершенное ей преступление, так и останется безнаказанной. Что Король Хайберна останется безнаказанным. Поговаривали, что для всех — по обе стороны, произошло слишком много убийств, чтобы взывать к правосудию. Даже мой отец отдал мне приказ отступать — готовиться к будущему совместному сосуществованию. Но я никогда не прощал Амаранту за то, что она сделала с моими воинами. И я также никогда об этом не забывал. Отец Тамлина — он был ее другом. И когда мой отец убил его, я был черт побери таким самодовольным, надеясь, что она вероятно будет иметь хоть слабое представление того, что я чувствовал, когда она убила моих солдат.

Мои руки тряслись, когда я помешивала суп. Я никогда не знала… никогда бы не подумала…

— Когда спустя несколько веков Амаранта вернулась к этим берегам, я все еще хотел убить ее. Самой ужасной частью было то, что она не знала, кем я был. Она даже не помнила, что я был сыном Высшего Лорда, которого она держала в плену. Для нее, я был всего лишь сыном мужчины, который убил ее друга — я был всего лишь Высшим Лордом Ночного Двора. Другие Высшие Лорды были убеждены, что она желала мира и торговых отношений между нами. Лишь Тамлин не доверял ей. Я ненавидел его, но он знал лично Амаранту — и если он не доверял ей… Я знал, что она не изменилась.

Поэтому я планировал убить ее. Я никому ничего не рассказал. Даже Амрен. Я позволил Амаранте думать, что был заинтересован в сотрудничестве, в альянсе. Я решил отправиться на празднество в Подгорье для всех дворов, чтобы отпраздновать наше торговое соглашение с Хайберном… и когда она бы опьянела, я бы проник в ее разум, заставил признаться в каждой лжи и преступлении, что она совершила, а затем превратил бы ее мозг в жидкость до того, как кто-либо смог бы отреагировать. За это я был готов идти на войну.

Я повернулась, прислонившись к кухонным шкафчикам. Рис смотрел на свои руки, словно эта история была книгой, которую он читал.

— Но она думала быстрее — действовала быстрее. Ее тренировали против такой категории навыков как у меня, и она имела мощные ментальные щиты. Я был так занят, пробираясь сквозь них, что и не подумал о напитке в своей руке. Я не хотел, чтобы Кассиан, Азриэль или кто-либо еще был там в ту ночь, стал свидетелем того, что я должен был сделать — поэтому не было никого, кто потрудился бы проверить мой напиток.

И когда я почувствовал, что чары, наложенные на тот тост, уносят мои силы, я в последний раз бросил их, чтобы стереть память о Веларисе, его щитах, обо всем хорошем из сознаний подданных Двора Ночных Кошмаров — единственных, кому я позволил пойти со мной. Я создал щит вокруг Велариса, связывая его с моими друзьями так, чтобы они оставались на месте, а иначе рисковали разрушением защиты, и использовал последние остатки силы для того, чтобы рассказать им о том, что произошло, чтобы они держались подальше от этого места. В течение нескольких секунд моя сила всецело принадлежала Амаранте.

Его глаза опустились к моим. Мрачные, преследуемые призраками прошлого.

— Она убила половину Двора Ночных Кошмаров прямо там на месте. Чтобы доказать мне, что она могла сделать это. Как месть за смерть отца Тамлина. И я знал… в тот момент я знал, что нет ничего, чего бы я не сделал, чтобы не дать ей взглянуть на мой двор еще раз. Взглянуть слишком пристально на то, кем я был и что я любил. Поэтому я сказал себе, что теперь это было новой войной, иной разновидностью битвы. И в ту ночь, когда она продолжала обращать свое внимание на себя, я знал, чего она хотела. Я знал, что по большей части дело было не в том, чтобы спать со мной, а скорее местью призраку моего отца. Но если это было тем, чего она хотела, тогда это было тем, что она и получила. Я заставлял ее умолять, кричать и делал это медленно, чтобы ублажить ее, чтобы заставить хотеть большего. Желать большего.

Я ухватилась за край стойки, пытаясь удержаться на ногах.