— С каким еще оружием и золотом? — сурово посмотрел на Меннерса Притчет.
— Вот как, — произнес Генри. — Богатые будут у меня наградные, если я их смогу отыскать.
Притчет промолчал.
— Вы очень щедры, — сказал Меннерс.
— У меня есть одно условие, — тихо молвил Притчет.
— Молчание.
— Молчание, осторожность и осмотрительность. Никому ни слова. Ни сейчас, ни потом. Ничего, что могло бы навредить правительству и лорду Солсбери. Я собираюсь написать в отчете, что в Шишане у нас никогда не было агента и мы никогда, ни при каких обстоятельствах и ни в какой форме не имели дел с местными властями, будь то дела официальные или неофициальные. Таким образом, если всплывут какие-то сведения о вашей сделке, мы будем отрицать, что мы имеем к ней какое-либо отношение. Вы действовали самостоятельно, на свой страх и риск, в соответствии с духом свободной торговли и предпринимательства. Вы согласны?
— Вы спрашиваете, согласен ли я получить целое состояние за свое молчание? Конечно же, согласен. Я стану богачом.
— Я полагал, что вы им и так уже стали, после того, как разграбили Запретный город.
Меннерс с отсутствующим видом барабанил пальцами по столу.
— Представляете, — задумчиво произнес он, — доктор Аиртон подозревал, что я вел с мандарином переговоры.
— Но ведь доктор Аиртон мертв, — ледяным тоном произнес Притчет. — Вы же мне сами сказали, что он вместе с семьей сгинул в лесах Черных холмов. Мы направляли русским запросы, но так и не получили от них никаких сведений. Если бы семейство Аиртонов каким-то чудом осталось в живых, мы бы наверняка об этом узнали. Но, похоже, чуда не произошло.
— Вы… вы направляли о них запросы? — Неожиданно на лице Меннерса появилось обеспокоенное выражение.
— Самые что ни на есть исчерпывающие, — ответил Дуглас. — Вам что, жалко, что не можете отомстить старому костоправу, оставившему вас на верную смерть?
Меннерс пропустил колкость мимо ушей:
— Так, значит, вы о них ничего не слышали?
— Мне кажется, Меннерс, вам не о чем волноваться. Никому не под силу выжить в такой глуши. Ваша тайна… — он замолчал, заметив дикий взгляд Генри. — Простите, — удивительно мягко произнес Дуглас. — Я совсем забыл. Дочь Дэламера. Я слышал, у вас с ней… Простите. Я вас неправильно понял. Извините… Какой стыд… — он погрузился в молчание. — Конечно же, — добавил он, — мы не теряем надежды. Может быть, в какой-нибудь дальней деревне, до которой не успели добраться русские… Хотя там не так уж много дорог…
— Пишите ваш чертов меморандум дальше, — произнес Генри, потянувшись за костылями.
— Послушайте, если я чем-нибудь могу вам помочь, — начал Притчет, поднимаясь со стула.
Дуглас протянул Генри руку, чтобы помочь ему встать, но Меннерс только отмахнулся. У двери он обернулся:
— Продолжайте их искать. Узнайте, что с ними произошло.
Он ушел.
Притчет долго сидел, постукивая ручкой по столу. С его лица не сходило задумчивое выражение. Неужели в глазах Меннерса и вправду стояли слезы? Нет, не может быть. Должно быть, показалось. Игра света. Это совсем на него непохоже. Меннерс крепкий орешек, Притчет сам хотел таким стать. Бесстрастным. Практичным. Коррумпированным, а значит, достойным доверия. Человеком, который понимает законы необходимости и подчиняется им.
Он покачал головой, взял в руки бумагу, задумался на мгновение и, аккуратно выводя буквы, принялся дописывать меморандум.
Лето сменилось осенью. Офицеры по достоинству оценили очарование Западных холмов, и среди красных кленовых листьев нередко можно было заметить патрули, направлявшиеся к экспроприированным храмам.
С приходом к власти фельдмаршала фон Вальдерзее, сменившего на посту командующего союзническим корпусом добродушного генерала Шафэ, в Пекин прибыли новые немецкие части. Немецкие генералы, палец о палец не ударившие, чтобы сокрушить «желтую угрозу», о которой столь громогласно заявлял кайзер, во всеуслышание объявляя о начале нового крестового похода, решили позаботиться о том, чтобы все бунтовщики-боксеры получили по заслугам и были строго наказаны, а поскольку боксером автоматически становился всякий, кто попадал им в лапы, расстрельные команды работали без продыху. Жители Пекина, которые было решили, что теперь они в безопасности и можно спокойно выходить на улицу, снова попрятались по домам и замерли, ожидая, когда их минет лихо, прилетевшее на крыльях орла Гогенцоллернов.
Все в этой жизни проходит. Прошла и эта беда.
Начался листопад. На смену осени незаметно пришла зима. А когда в ветвях ив, склонившихся надо рвами все еще оккупированного Запретного города, завыли ледяные ветры, застывший город начал медленно пробуждаться к жизни.