Дворец утопленницы

– Хорошо, – произнесла она наконец, – другие вопросы есть?

Гарольд задумался, затем покачал головой:

– Наверное, пока это все. Я тебе скоро пришлю правки.

Фрэнки поднялась, направилась к двери и уже почти закрыла ее за собой, когда он вдруг сказал:

– Ой, чуть не забыл. Насчет той девушки, про которую ты просила разузнать, пока была в Венеции.

Она резко втянула ртом воздух.

– Я как-то тогда не сообразил. Гилли Ларсон. Ты же про нее спрашивала? Только без фамилии. – Он ненадолго умолк. – Она недавно подписала у нас договор на публикацию. Ты знала?

– Знала. – Фрэнки помедлила, пытаясь поймать непринужденный тон. – Правда, она утверждала, что редактор даже не видел романа, над которым она работает. Так что я не приняла ее слова всерьез. Она всякое болтала, а знакомы мы были всего ничего.

Гарольд покачал головой:

– И я что-то подобное слышал. Редактор, вроде бы, видел другие ее работы и только на этом основании пообещал опубликовать роман, но он вообще в последнее время склонен к сентиментальности, что поделаешь, возраст. К тому же, говорят, он близкий друг ее родителей. Так или иначе, жуткая история, жалко девушку. Но странное совпадение, да?

– Что?

– Что вы познакомились в Венеции.

– Пожалуй, – ответила Фрэнки.

– А почему ты ей интересовалась?

– Когда?

– Ну, когда звонила. Ты просила про нее поспрашивать, разузнать, зачем она поехала в Венецию.

– А-а, – протянула Фрэнки и рассмеялась, лихорадочно соображая, что ответить. К горлу подступила тошнота. – Поэтому и интересовалась. Из-за договора. Хотелось узнать, правда это или нет.

– А почему прямо не спросила?

– На всякий случай – чтобы ты не решил, будто я ее в чем-то обвиняю.

Гарольд согласно кивнул, словно эта нелепая отговорка все объясняла. Фрэнки в очередной раз заподозрила, что он осведомлен куда лучше, чем кажется на первый взгляд. Она помолчала, надеясь услышать признание.

– Ладно, – сказал Гарольд. – Будем на связи.

Выйдя из кабинета, Фрэнки бросилась по коридору к лестнице – ждать лифта не было сил, слишком хотелось поскорее оказаться на улице.

Глава 25

Еще не поздно все исправить.

Именно это Фрэнки повторяла своему отражению в зеркале по утрам, сразу после пробуждения, и по вечерам, перед тем как отправиться в постель.

Время еще есть.

Вернулся привычный распорядок. Она вставала в семь, садилась на автобус, выходила у Британского музея. Иногда завтракала в том кафе, что держала женщина из Сорренто, иногда не завтракала вовсе и лишь когда урчание в животе начинало разноситься по всему читальному залу, позволяла себе выпить чашку «эрл-грея» в ближайшем кафетерии. Писала она быстрее и яростнее, чем когда-либо. Писала, чувствуя, что работа спорится, что слова текут без усилий, что на глазах рождается самый увлекательный, самый захватывающий роман в ее жизни.

Ее шедевр. Это был роман о Венеции, о горе. Фрэнки писала о женщине, спрятавшейся от мира в старом палаццо, погребенной в нем, точно мумия в саркофаге. Она писала о городе, который, растеряв былое могущество, медленно умирал, о дворцах, которые, оставшись без владельцев, без их заботливых рук, медленно разваливались на части. Свою героиню она описывала так, словно в ней сосредоточилось все то, что писатели, веками стремившиеся в этот сумрачный город, рано или поздно начинали в нем ненавидеть. Текст выходил неровным, куда более сырым, чем обычно, но казалось, что того требует сама история, ведь за этот роман ей пришлось заплатить необычайно высокую цену.

Она ощущала, что на правильном пути, и эта уверенность пульсировала внутри, пока она писала страницу за страницей, не останавливаясь, даже когда руки начали дрожать, даже когда мозоль на среднем пальце сделалась больше и грубее, чем когда-либо. Это будет шедевр, думала она, без сил падая в кровать.

Не сразу пришло осознание, что однажды она уже испытывала нечто подобное – когда писала свой дебютный роман. Тогда эмоции тоже перехлестывали через край, было жизненно необходимо выплеснуть их на чистый лист. Она скучала по этому ощущению с тех самых пор, как впервые закончила работу, опрокинула всю себя на бумагу, оставшись один на один с пустотой внутри.

А теперь обрела его снова.

Это будет шедевр.

В те редкие моменты, когда не работала над романом, Фрэнки заставляла себя разбирать правки Гарольда к другой рукописи, к чужой рукописи, которая, однако, теперь принадлежала лишь ей одной. В мыслях она называла себя переводчицей, убеждала себя, что прикладывает все усилия, чтобы читатели, в руках которых однажды окажется опубликованный роман, как можно лучше поняли слова и идеи Гилли. И все же не могла не замечать, что ее собственный след в романе становится все явственнее, а Гилли постепенно отходит на второй план, в отдельных фрагментах ее рука почти не угадывается, а местами Фрэнки и вовсе вытесняет ее, добавляя собственный текст.