Дворянство. Том 2 (СИ)

Елена, что называется, превратилась в слух. Первая мысль, что посетила ее в ходе подслушиваемого разговора: об этом должен узнать Раньян, как можно скорее! Однако за первой пришла вторая, более здравая: а зачем?.. Стоит ли ему об этом знать и какие последствия это знание возымеет? С отца-бретера станется организовать второе тайное спасение мальчика, которое приведет мечника прямиком на эшафот, и то если очень-очень повезет.

Тем временем тайная беседа шла своим чередом.

— Итак… — в голосе Ульпиана прозвучала скорее лишенная энтузиазма готовность, нежели вопрос.

— Это моя ремарка, — отозвался пришелец, голос у него был — не в пример глоссатору — уверенный, речь хорошо поставлена. — Итак?

— Я изучил вопрос, которым задались… — правовед сделал короткую паузу. — Наши общие знакомые.

— Мои патроны, — уточнил гость, не называя, впрочем, ни имен, ни званий.

— Пусть так, — воздержался от спора Ульпиан. — Ваши патроны.

— И?.. — в голосе пришельца отчетливо прозвучало нетерпеливое ожидание.

— То же, что я говорил изначально. Теперь с опорой на тексты судебников. Предполагаемое, — мэтр сделал особое ударение на последнее слово. — Намерение тетрарха…

Ульпиан снова оглянулся и потер ладони, будто не мог согреться. На лице юриста отражалась буря эмоций, но главенствовала все та же неуверенность.

— Смелее, выдающийся господин, — поторопил невидимый, используя официальное обращение «distingue». Это была высшая форма уважения к тому, чье достоинство и положение исходят от практических заслуг, а не благородного происхождения.

Ульпиан ощутимо сглотнул, потер бакенбарды, которые выглядели жалко и печально, как свалявшаяся шерсть. Елена тихонько закусила губу, удивляясь — что могло до такой степени пришибить безгранично уверенного в себе правоведа? Юрист и глазом не моргнул, подводя под копье Насильника самого настоящего барона, еще и столичного, что называется «со связями» (произносить надлежит с легким придыханием, многозначительно закатывая глаза). А сейчас будто участвовал в краже, да еще на главных ролях.

— Выдающийся, — эхом повторил Ульпиан, кажется с изрядной долей сарказма в голосе. Снова потер ладони и будто решился на что-то. Он выпрямился, заложил руки за спину и выпятил колесом впалую грудь, что со стороны казалось немного комично. Но глоссатор явно почувствовал себя увереннее, а может талантливо изобразил душевный перелом.

— Итак, ключевой вопрос таков: имеет ли король-тетрарх обоснованное законом, традицией или высшей справедливостью право понуждать к военной службе людей, кои не являются дворянами или же являются, однако в силу разных обстоятельств не в силах нести обязательную службу перед сюзереном.

Судя по краткой паузе, Ульпиан ждал какой-то реакции от собеседника и, видимо, дождался, потому что столь же размеренно, дидактически продолжил:

— Таковое намерение, выраженное в действии, а также подготовительных к тому действию замыслах и поступках, уже само по себе нарушает Закон, противоречит и его букве, и нравственной квинтэссенции. Те, кто является жертвой принуждения, не просто должны, но прямо обязаны обратиться в суд, чтобы устранить вопиющее беззаконие и нарушение основ. Это будет процесс, каких не видали со времен Старой Империи.

— Это очень хорошо и любопытно, господин глоссатор, — нетерпеливо согласился гость. — Но вы же понимаете, что более всего нас волнует денежный вопрос.

— Да, разумеется, — досадливо дернул плечом Ульпиан, чья мысль, видимо, оборвалась на самом интересном месте. — Деньги… В итоге все и непременно сводится к деньгам…

Он вздохнул и, помолчав, негромко продолжил, так, что Елене пришлось сосредоточиться, ловя приглушенные звуки.

— Суть дворянства, оправдание его исключительности есть воинская повинность, налог, уплачиваемый кровью. Крестьянство, мещане, церковники — каждый из них несет свою ношу, получая уважение и привилегии сообразно. Но лишь для одного сословия повседневная служба неразрывно связана с гибелью, зачастую мучительной и ужасной. Кроме того, дворянин более иных рискует посмертием, ибо легче пройти по лезвию острейшего ножа, чем сохранить душу неоскверненной, убивая других людей. Таким образом, военная служба человека чести это большая ответственность, которая справедливо уравновешивается привилегиями. Ее можно унаследовать, заслужить, в конце концов, купить. Последнее, разумеется, предосудительно, но допустимо ежели не противоречит ассизам. Но к чести нельзя принудить. Регалии должны быть заслуживаемы и удерживаемы тяжким трудом, иначе они теряют смысл, легчают, как дурная монета, в которой меди больше чем серебра. Разрушение этих устоев оскверняет назначенную бога…

Мэтр на мгновение запнулся и продолжил: