Дворянство. Том 2 (СИ)

— … высшими силами правду, сообразно которой живет, словно коническая пирамида, общество всех людей. И влечет множество пагубных последствий. В числе прочего бытие и состояние человека чести окончательно сводится к сугубо купеческим отношениям. Дворянское достоинство становится предметом откупа, более того, оно из привилегии превращается в своего рода отягощение, которое можно и желательно ослабить. Желающий подобного сюзерен и правитель становится тем неразумным домовладельцем, что рубит опорный столп дома, дабы не обходить его.

Воцарилась тишина, относительная, конечно. Постреливали угли в очаге, тихонько переступала скотина в хлеву, где-то вдалеке орала песни подвыпившая компания. И все же… Молчание собеседников казалось гробовым, оно будто замораживало хорошо протопленную комнату, вытягивая тепло, превращая его в чернейший лед. Елена даже закрыла нос и рот ладонью, настолько громким показалось ей собственное дыхание.

— Вы уверены в своем вердикте? — осторожно спросил гость после долгой паузы, спросил так, что было ясно — ему до смерти не хочется уточнять этот момент, имея хорошие шансы получить отрицательный ответ. Однако не уточнить — невоможно.

— Да.

— Не является ли в данных обстоятельствах уместной апелляция к «обоснованному и, а равно или простительному сверхмерному употреблению власти»? — судя по изменившемуся тону, гость цитировал какую-то формулу. — Тетрарх наверняка сошлется на то, что суровые времена по природе своей требуют суровых решений. Особенно теперь, когда Пантократор недоволен избытком грехов людских, и гнев Его ужасает людей невообразимой тяжестью.

— Некоторое злоупотребление властью сюзерена есть устоявшаяся традиция, — почти без паузы отозвался мэтр, словно ждал именно этот вопрос. — Предосудительная, прискорбная, однако, повсеместная и оправдываемая всевозможными соображениями чрезвычайности, а также природным несовершенством, от коего не избавлены даже лучшие из людей. Но в данном случае таковая апелляция ничтожна изначально, это проржавевший кинжал, бесполезность которого, впрочем, не оправдывает преступника и не уменьшает его вину.

Елена с трудом разбирала сложные определения, которые мало того, что были многоэтажными, еще и звучали как старорусский в обыденной речи с «паки» и «понеже». Невидимый гость издал короткий звук, похожий на тяжелый вздох или неопределенное мычание. Ульпиан завернулся в мантию плотнее, кутаясь, словно замерзал на ветру, и добавил:

— Таким образом, принуждение к военной службе любого, кто соответствует определенному цензу годового дохода в золотом содержании, а равно к штрафу за отказ или невозможность указанную службу нести… Ну, в общем дальше ясно, полагаю. Не вижу смысла повторять. Сибуайеннам следует придумать иной способ пополнения казны. Например не устраивать гуляния, каждое из которых обходится дороже чем годовое содержание рыцарского «копья». Или не заказывать платья стоимостью в полный доспех. Я укажу вам подробный список норм, на которые следует опереться. Однако насчет методов сбережения денег и уменьшения расходов тетрарха это уже мое частное мнение, попрошу на него не ссылаться.

— Великолепно! — с куда большим энтузиазмом отозвался гость. — Мои патроны рассчитывали на подобный ответ, однако и они придут в изумление от его полноты и ясности. Но мне кажется, правильнее будет вам самолично назвать прецеденты и отсылки. Ведь это ваша музыка и ваша скрипка.

— Замечательно, — без всякой радости согласился Ульпиан. — И все же… Я предпочел бы…

Он явно замялся, желая, однако, не решаясь высказать некую мысль.

— Выдающийся господин, — в голосе невидимого пришельца лязгнул явственный металл, Елена подумала, что угадала верно, человек с такой выправкой и размахом плеч вряд ли зарабатывал на жизнь лишь конторской службой.

— Выдающийся господин, разве вы откажете себе в праве открыть новую страницу в истории законов и суда Ойкумены?

— Оставьте лесть! — махнул рукой глоссатор. — Мы оба выше этого. Льстец всегда скрывает за словами личный интерес и соответственно убыток для того, кто является мишенью приторных слов.

— Как пожелаете, — мгновенно перестроился чужак. — Тогда скажем проще, мы рассчитывали на то, что указанную позицию и веление законов предадите огласке именно вы. И вы же станете открытым защитником попранных прав честных негоциантов, а также прочего малого люда, бессильного против злоупотреблений господина.

Ого, подумала Елена, жесткая разборка пошла. Но кто же все-таки этот полуночный гость, у него осанка и плечи воина, но речь образованного человека, для которого привычен пергамент, а не меч. Женщина более-менее поняла суть вопроса, однако решила оставить тщательное обдумывание на потом. Сейчас же она вслушивалась, ловя чутким ухом каждое слово развернувшейся баталии.