Дворцовые интриги на Руси

Глеб же, как свидетельствует суздальский летописец, имел совершенно иные намерения. Оказывается, им, а также его сообщником — родным братом Константином — овладела мысль избавиться от возможных конкурентов на рязанский престол и соединить в своих руках всю власть в княжестве. В средневековой практике междукняжеских отношений было много способов устранения соперников — изгнание, ослепление, заключение в поруб, — но Глеб избрал самый радикальный и жестокий. Он решил убить всех приглашенных «на поряд» князей: «И помыслъ има вложь рекшема има яко избьевѣ сих, а сам приимевѣ едина всю власть»[243].

Конечно, главным творцом этого грязного замысла, как и всегда, был дьявол. Это он наущает Глеба на братоубийство: «Глѣбъ князь Рязанскыи Володимеричь наущенъ сотоною на братоубийство»[244]. Но летописец не склонен ограничиться только такой традиционной констатацией. «Хорош» в его представлении и Глеб. Его замысел убить братьев он называет «окаянным». При этом напоминает о том, какое наказание приняли от Бога Каин за убийство брата своего Авеля или Святополк за убийство Бориса и Глеба. Жертвы обрели венец праведников, а палачи — вечную муку.

Приглашенные князья собрались в Исадах, что на правом берегу Оки. Необычность места съезда, по-видимому, объясняется тем, что Глеб пытался исключить даже малейшее подозрение относительно своих коварных замыслов. В Рязань князья могли и не приехать. В Исады прибыли Изяслав, Кюр-Михаил, Ростислав, Святослав, Роман и Глеб. Предполагался, очевидно, приезд и Ингваря Игоревича, но по какой-то причине он не принял участия в съезде. В Лаврентьевской летописи на этот счет имеется несколько противоречивое объяснение: «Ингварь же не успѣ приѣхати к ним, не бѣ бо приспѣло еще время его»[245]. Из этой фразы сложно понять, то ли Ингварь опоздал на съезд, то ли (как младший среди рязанских князей) и не должен был участвовать в нем. Во Львовской летописи нет такой двусмысленности. Ингварь просто не успел прибыть, и тем самым спасся от смерти: «Ингварь же Игоревичь не успе приити на советъ. И тако заступи его Богъ отъ лютые смерти»[246].

Прибывшие князья получают приглашение от Глеба и Константина на торжественный обед, который должен был состояться в их шатре. По-видимому, это предусматривалось протоколом встречи и не могло вызвать у гостей Глеба каких-либо подозрений. Пир давался в их честь, и они охотно приняли приглашение.

«Они же, — замечает летописец, — не вѣдуще злыя его мысли и прелести, вси шесть князии каждо с своими боляры и слуги придоша в шатеръ ею»[247]. Глеб же тем временем готовился к их встрече. Для расправы над братьями им были снаряжены специальные отряды из слуг и половцев. Вооруженные до зубов, они еще до прибытия гостей были тайно помещены в соседний с княжеским шатер и должны были ожидать сигнала. Летописец подчеркивает, что об этой засаде никто не знал, разве только «злоу мыс ленный князь и его проклятые думцы».

Замысел Глеба и Константина заключался в том, чтобы после выпитого вина, когда все уже будут в необычайном возбуждении, спровоцировать потасовку и в ней убить князей. Такое публичное устранение конкурентов, согласно их расчетам, могло бы сойти за несчастный случай и хотя бы частично обелило тех из участников кровавой драки, кто останется в живых. У нас, к сожалению, нет данных для подтверждения реальности такого плана, но, думается, он был именно таким.

Когда застолье было в самом разгаре и все его участники еще пили и веселились, Глеб вынул из ножен свой меч. Это было сигналом к началу нападения на ничего не подозревавших гостей. В княжеский шатер ворвались дружинники Глеба и половцы и принялись рубить князей, их бояр и слуг. Через непродолжительное время все гости были перебиты. Вот как описан этот кровавый финал пира в шатре Глеба Рязанского: «Начаста сѣчи преже князи, также боляры и слугы ихъ много множство, одинѣх князии шесть, а прочих боляр и слугь бе-щисла, изби с своими слугы и с Половцы»[248].

Это избиение рязанских князей случилось 20 июля в день памяти пророка Ильи.

Среди шести порфироносных жертв Глеба Рязанского пять состояли с ним в двоюродном родстве, а один — Изяслав Владимирович — был его родным братом. Входила ли и эта смерть в расчет Глеба или же Изяслав пострадал за компанию, сказать трудно.