Двуглавый орел

Мы рванули вперёд, минуя крыши домов и внезапно возникшую под нами щель Гранд-канала, я вцепился в рычаг сброса бомб и пытался разглядеть впереди стеклянную крышу вокзала Санта-Лючия. Я до сих пор ярко помню картинку, которую мельком увидел, глянув вниз — итальянский офицер на крыше, стреляющий в нас из пистолета, а другой рукой подтягивающий брюки, и женщина, метнувшаяся в ужасе прятаться за дымоход. Мы резко вильнули, чтобы обогнуть купол церкви.

Да, вот он, вокзал! Отсюда мы сможем сбросить бомбы на мост, не заходя сбоку. Я подождал, пока под нами не исчезли станционные навесы, потом резко дёрнул рычаг и ощутил, как аэроплан подпрыгнул, освобождаясь от тяжести двух бомб.

Позади полыхнул взрыв, поднялись огромные клубы дыма, Тотт сделал крутой вираж, и мы рванули прочь, пытаясь уклониться от огня зенитных батарей на берегу, в конце моста. Задача выполнена, теперь мы могли полностью посвятить себя спасению собственной шкуры. Кстати, позже я узнал, что одна из бомб повредила опору моста, а другая приземлилась в береговой ил и не взорвалась.

Однако движение между Венецией и материком было прервано на полчаса, пока там работали итальянские сапёры.

Нам как-то удалось набрать высоту, избежав огня зенитных батарей снизу. Могу лишь предполагать — они не смогли сбить нас потому, что ждали нападения только со стороны берега, и мы застали их врасплох.

Так или иначе, через пять минут мы уже были свободны и летели над сушей. За нами погнался истребитель с аэродрома Альбероне, но мы значительно его опережали, а "Бранденбургер", избавившись от бомб, был ненамного медлительнее "Ньюпора" в горизонтальном полёте. Мы направились через сельскую местность к реке Брента, намереваясь лететь над ней до альпийского предгорья, к Бассано. После этого было бы совсем нетрудно пролететь над горными долинами, пересечь линию фронта и добраться до Перджине.

Мы набирали высоту над Кампосампьеро — однообразным простором осушенных болот восточнее Бренты. Чтобы достичь реки и повернуть на север, нам хватило бы и получаса — если бы внезапно двигатель не начал кашлять и глохнуть.

Вскоре обороты двигателя упали, мы стали терять высоту. Судя по звуку, я предположил, что проблема в зажигании — во всяком случае, все цилиндры, похоже, работали, но так прерывисто, что двигатель дрожал и трясся, как бетономешалка. Что ж, ничего не поделаешь, оставалось только приземлиться и попробовать самостоятельно решить проблему, а потом снова подняться в воздух, прежде чем нас заметят. Я посмотрел вниз. По крайней мере, окрестные поля выглядели ровными — в основном, зелёные пастбища и несколько деревень. Я тронул Тотта за плечо и указал вниз.

Он кивнул, и через пару минут мы, сотрясаясь, снижались на самый длинный участок луга, какой мне удалось найти. Понимаю, что приземление на поле, на вражеской территории, кажется весьма рискованным, но полёты тогда были не похожи на нынешние, и аварийное приземление было таким обычным делом, что не заслуживало внимания.

Нашему "Бранденбургеру" с высокими колёсами, хорошо пружинящей опорой шасси и послепосадочным пробегом не длиннее футбольного поля была не особенно страшна вынужденная посадка — вообще-то, он, наверное, безо всякого ущерба смог бы приземлиться и на свежей пашне. Во всяком случае, ровное травяное поле, на которое мы приземлились, было во всех отношениях предпочтительнее изрезанного колеями и усеянного булыжниками участка бывшей пашни, торжественно именуемого лётным полем австро-венгерских ВВС Капровидза.

Когда мы снизились и хвостовая опора коснулась земли, я указал Тотту на тополиную рощицу впереди. Бледно-жёлтые крылья и хвостовой стабилизатор "Бранденбургера" резко выделялись на фоне земли, поэтому мне хотелось побыстрей перебраться в тень деревьев. Преследователи наверняка неподалёку, но я надеялся, что они будут разглядывать небо и не посмотрят вниз. Я всегда считал, что люди не склонны замечать то, чего не ожидают увидеть.

Перебраться под деревья оказалось очень плохим решением. Мы обнаружили это, как только аэроплан внезапно замедлил вихляющее продвижение по полю, а потом и вовсе остановился, хотя пропеллер по-прежнему вращался.

Я перелез через борт кабины, спрыгнул на землю, чтобы посмотреть, в чём дело — и по щиколотку увяз в мягкой, растоптанной скотом грязи. Мы вырулили на покрытый травой участок болота, и колёса аэроплана теперь погрузились в грязь до осей.