Двуглавый орел

Оказалось, что итальянский поэт-авиатор Габриэле д'Аннуцио дал одной из газет интервью, в котором объявил о намерении лететь в этот день в Вену и бомбить катафалк во время прохода по улицам, в надежде распределить забальзамированные останки императора среди его скорбящих подданных. Мне, как лётчику, вся эта затея казалась совершенно абсурдной — если д'Аннуцио намеревался предпринять шестичасовой перелёт туда и обратно через Альпы в зимнее время, то, по моему мнению, он ещё более неустрашим, чем его изображала итальянская пресса.

Но местное военное командование подняло тревогу и впопыхах собрало в Асперне противовоздушное подразделение из отремонтированных в мастерских аэропланов и группы пилотов-испытателей и выздоравливающих после ранений. Вот так я и провёл тот день 27 ноября — сидя в кабине "Бранденбургера" на лётном поле Асперна в ожидании телефонного звонка. Нас продержали в боевой готовности до заката, и таким образом я всё пропустил.

Относительно самого дня погребения — это был последний день моего отпуска. Моё присутствие не требовалось — ни в процессии, ни в качестве пилота. Погода в Вене для конца ноября стояла прекрасная, и мы с Елизаветой решили воспользоваться тем, что ходили трамваи, и провести день на прогулке по Венском лесу — не очень далеко, поскольку её уже начинала обременять прибавка в весе, но достаточно долго, чтобы подышать свежим воздухом и просто побыть вдвоём, прежде чем я вернусь на службу.

Мы рука об руку бродили по лесным аллеям, пинали осенние листья, болтали и наслаждались обществом друг друга. Мы выпили чаю в маленьком кафе возле Гринцинга, потом поднялись на поросший лесом Каленберг, посмотреть на лежащий вдали город. Светило неяркое ноябрьское солнце, но в низине, где лежала Вена, висел лёгкий туман, и через его золотистую дымку проглядывали только игла соборного шпиля да пара высоких зданий.

И тогда до нас донёсся плывущий по воздуху звон всех уцелевших церковных колоколов города. Но их все перекрывал торжественный гул Пуммерина, огромного соборного колокола, отлитого из захваченной в 1683 году турецкой пушки. Мы изо всех сил старались не поддаваться чувствам, но только каменное сердце не тронуло бы это звучание веков, как будто сама когда-то могущественная империя звонила в погребальные колокола. Мы молчали — всё было понятно без слов.

Мы просто сидели, взявшись за руки, отчётливо понимая, что мир, в котором мы родились и выросли, сейчас уходит навсегда. Примерно через час с четвертью, когда всё было кончено и последний отзвук колоколов затих вдали, мы отправились домой, пока ещё ходили трамваи. Спускаясь по склону холма через буковый лес, мы увидели, что и многие другие пропустили похороны усопшего властителя.

Худые и измученные, одетые в мешковину и рваную военную форму, женщины и дети из венских трущоб не прощались с императором — они собирали хворост, грибы и ягоды, чтобы согреться и поесть.

Тем же вечером я уезжал в Полу, чтобы поймать судно, идущее к Луссину. Сделав крюк по пути на Южный вокзал, я заглянул в Грабен за новыми эмблемами на мундир, А потом в морской департамент Военного министерства на Золламтштрассе, забрать небольшую посылку.

На вокзальной платформе, прежде чем поцеловать на прощание Елизавету, я зашёл в туалетную комнату и заменил на фуражке кокарду с инициалами Ф.И. на другую, приобретённую этим вечером, вышитую золотыми нитками сомнительного качества военного времени, с буквами К.И.— вензелем нашего нового императора Карла Первого — или, как уже успели его прозвать, Карла Последнего. В посылке содержались такие же кокарды для моих однополчан в Луссине, и ещё около сорока для унтер-офицеров и рядовых — диски из чёрного лакированного металла с тиснёными позолоченными буквами.

Утром, когда я вернулся, мы выстроились в парадных мундирах под моросящим декабрьским дождём для принятия присяги. Держа фуражки под левой рукой, подняв вверх правую со сдвинутыми вместе указательным и средним пальцами, мы стояли перед мирно дремлющим в кресле командиром, военным капелланом и унтер-офицером, держащим красно-бело-красный военно-морской флаг.

Мы поклялись в вечной верности нашему государю и правителю Карлу, милостью Божией императору Австрии, апостолическому королю Венгрии, королю Богемии, Хорватии... и так далее, целый список сказочных названий вроде Иллирии и Лодомерии, закончившийся последним штрихом — ...и королю Иерусалима.

Капеллан совершил мессу.

— Вольно, разойтись! — проревел унтер-офицер, фрегаттенкапитан фон Лёш проснулся и стал выяснять, в чём дело, мы вернулись к службе, и на этом всё закончилось — император умер, да здравствует император.

Через полтора часа мне позвонили из штаба. В столовой младшего состава возникли беспорядки, не мог бы я пойти туда, поскольку они требуют офицера?