Двуглавый орел

Я нацепил саблю и фуражку, поспешил под дождём к столовой через засыпанную шлаком площадь, вошёл и был встречен молчанием. Люди сидели за столами перед тарелками, но никто не поднялся меня поприветствовать. С возглавлявшим продовольственную комиссию словацким телеграфистом по имени Кучар я уже встречался раньше. Теперь он стоял передо мной с каменным лицом, держа в руках тарелку с двумя продолговатыми кусочками непонятной субстанции, смахивающей на прессованный песок.

— Ну, Кучар, в чём дело? Почему никто не ужинает?

— Осмелюсь доложить, герр шиффслейтенант, мы не станем есть эту дрянь. Это полента.

Я повнимательнее взглянул на неаппетитные ломтики на тарелке. Это действительно была полента — унылый пудинг из варёной кукурузной муки, занимающий почётное место в рационе жителей северной Италии.

В качестве гарнира к чему-то ещё — например, к тушёному по-фриульски зайцу с зелёным горошком — полента, по крайней мере, была съедобной, пускай и на любителя, и хотя сама по себе она довольно противная, со временем к ней можно привыкнуть. Но как самостоятельное блюдо — это самая отвратительная еда, похожая на холодные кусочки засохшей овсянки, только ещё безвкуснее. Я ткнул её пальцем.

— Глупости, Кучар, это совершенно хорошая полента.

— Со всем уважением, герр шиффслейтенант, нам плевать, совершенно хорошая она или совершенно плохая — это полента, и мы не собираемся её есть. Только распоследние бедняки едят поленту.

И тут он, конечно, был в чём-то прав — вдоль побережья Далмации нищета и полента идут рука об руку, как братья-близнецы. Для выходцев с островов и из портовых городков употреблять в пищу поленту означало окончательно скатиться в нищету — всё равно что есть конину для англичанина или сидеть на требухе с чёрными бобами для белого жителя Миссисипи. В конце концов пришлось потребовать, чтобы интендант открыл склады и выдал всем хлеб и бекон. Но в ближайшем будущем их ждали времена, когда они станут есть поленту и даже будут ей рады.

Глава шестнадцатая

Последний полет

Фрегаттенлейтенант Франц Нехледил и я выполнили свой первый полет как подданные императора Карла утром 4 декабря. На этот раз это не было обычное сопровождение конвоя. Мы готовились лететь, как всегда, до Лунги и обратно, но в последний момент из канцелярии авиабазы прибежал дежурный.

Нам позвонили с военно-морского аэродрома в Поле, вышестоящего подразделения. Одна из их летающих лодок сообщила о подводной лодке приблизительно в тридцати милях к западу от острова Сансего.

Аэроплан возвращался в Полу, у него заканчивалось топливо, и, так или иначе, он потерял таинственный корабль из виду в грозовом шквале. Теперь нам предстояло вылететь и понять, сможем ли мы перехватить подлодку, пока она не ускользнула. Наш конвой передадут аэроплану из Фиуме.

Мы уже загрузили бомбы и были готовы к уничтожению подводной лодки, так чего же мы ждали? Я крайне сомневался, что нам удастся поймать хитреца, который и так уже заметил аэроплан из Полы и, скорее всего, развернулся, если в своем уме. Однако дельце обещало прервать монотонные полеты над торговыми пароходами. Исходя из прошлого опыта, я знал, что подводные лодки могут оказаться плывущими брёвнами, дельфинами или перевернутыми шлюпками; но всё же у нас оставался небольшой шанс на успех.

Пока Нехледил прогревал двигатель, я быстро взглянул на четыре противолодочные бомбы, прикрепленные под крыльями прямо позади кабины. Это были двадцатикилограммовые бомбы прямого действия с дополнительным кальциевым взрывателем, благодаря которому они взрывались на глубине четырех метров, если лодка успела нырнуть к тому времени, как бомба упадет в воду. Взрыва одной такой бомбы хватило бы, чтобы пустить любую подлодку ко дну.

Мы достигли района поиска примерно в восемь тридцать. Облаков практически не наблюдалось, но над зимним морем раскинулись редкие моросящие завесы. Около часа мы кружили по зоне диаметром километров в двадцать, где, как я считал, предположительно могла скрываться подводная лодка. Вначале мы несколько раз облетели по периметру и убедились, что подлодка не уходит из зоны поиска в надводном положении, когда ее скорость намного выше.

Я попытался поставить себя на место капитана подводной лодки, знающего, что над ним, по-видимому, кружит аэроплан: скорее всего, я бы неторопливо крался со скоростью в пару узлов на глубине метров в десять, стараясь по возможности экономить заряд аккумуляторных батарей в надежде, что у аэроплана через часок закончится топливо и терпение, и он улетит на базу.

Наш единственный шанс достать подлодку — если она всплывет на перископную глубину и останется в таком положении, еле видимая, словно щука, снующая под поверхностью пруда. В таком случае она бы стала нашей добычей: в 1916 году призматические перископы для наблюдения за небом оставались еще отдаленным будущим, и если удача окажется на нашей стороне, на подлодке узнали бы о нашем присутствии лишь после взрыва бомбы за бортом, когда поток воды хлынет через пробоину в обшивке.