Двуглавый орел

— Ну, Тотт вышел из себя и врезал ему по морде, итальянец и отключился. Конечно, это не положило конец разговорам: рядовой ударил офицера и аристократа, тем более после потери собственного офицера. Победу в воздухе ему не засчитали, а Краличек даже угрожал трибуналом. В конце концов, чтобы не держать пилота целый месяц на гауптвахте, его приговорили к восьми часам у позорного столба. Мы сказали, что Краличек не может так поступить, но Краличек хорошо знает устав, он ответил, что Тотт — всего лишь сержант, а значит, как младшего унтер-офицера на действительной службе его можно подвергать телесным наказаниям. Но было просто невыносимо смотреть, как прекрасный пилот восемь часов жарится на солнце со связанными над головой руками, как какой-нибудь деревенский мальчишка из Рутении [8], не позаботившийся вычистить винтовку.

Этот рассказ меня крайне опечалил и, признаюсь, немного встревожил. Не только императорская и королевская армия в 1916 году использовала унизительные наказания. Как я знаю, британская армия в те дни имела традиции привязывать нарушителя к колесу и стегать его несколько часов. Но применять такие методы к сержанту-пилоту во фронтовой части — это уже слишком. Однажды Тотт случайно выронил офицера. Возможно, следующий офицер выпадет преднамеренно?

Позже тем же вечером, перед сном, я поговорил с юным венгром, лейтенантом Баринкаи.

— О да, — сказал он на шепелявом немецком с венгерским акцентом. — Тотт, ну да, я мало с ним разговаривал, но вроде его перевели из венгерской саперной части. Насколько я понял, когда-то он был монахом, верите вы в это или нет, а может, и семинаристом в Эстергомском аббатстве. Кажется, его выкинули оттуда, когда застали на монахине на грядке с кабачками. К счастью для него, в ту неделю как раз случились события в Сараево, так что он просто отправился в армию, никто не задавал вопросов. Довольно забавно, как война сказалась на некоторых людях. Я как раз во второй раз пыхтел над аттестатом зрелости, задолжал кучу денег за карточные игры, а еще одна горничная заявила, что у нее будет от меня ребенок. И вдруг — бац! Объявили войну, я надел форму, и прощайте экзамены, прощайте долги, прощайте горничные. В газетах пишут, что война — это катастрофа для всего человечества. А как по мне — черт с ним, с человечеством, для Фери Баринкаи не было времени лучше.

Глава четвертая

Маленькая София

Следующим утром нас с оберлейтенантом Шраффлом разбудил в восемь склянок — прошу прощения, в четыре ноль-ноль — наш денщик Петреску, неграмотный румынский крестьянин из трансильванских деревень близ Клаузенбурга, места рождения моей жены. Нас представили лишь накануне, и глаза его округлились от удивления, когда он увидел меня рядом со Шраффлом.

Я надел синий морской китель, а также серо-зеленые бриджи полевой формы и обмотки, а позже обнаружил, что всего за пару часов он растрепал всей округе, что я — британский офицер, не иначе как сын английского короля, и "герр летнант Шраффл" только что подстрелил меня и держит в плену, дожидаясь выкупа — байка вполне безобидная, как я посчитал, пока на следующей неделе во время вечерней прогулки меня не окружила толпа местных жителей, вооруженных вилами. Они сдали меня деревенскому жандарму, решив, что я пытался удрать.

Мы спешно позавтракали кофе с хлебом и пошли по летному полю к двум нашим аэропланам. Там в бледном свете летнего утра нас уже ждали пилоты (Тотт и капрал-чех по имени Ягудка) и механики. Солнечные лучи еще не показались из-за горной цепи, нависающей над Хайденшафтом с севера и востока. Далекий грохот артиллерии стал громче — в окопах Изонцо начался ежедневный обстрел.

Прошлым вечером на основании разведданных о новой итальянской эскадрилье одноместных аэропланов вблизи Удине решили, что мы полетим вместе с Шраффлом— его аэроплан будет сопровождать наш в пятистах метрах сверху. Наша машина, "Ганза-Бранденбург CI" под номером 26.74, построенная в Штадтлау по лицензии компании "Феникс", именовалась Зоськой — "маленькой Софией" по-польски. "Большой Бранденбургер" считался лучшим австрийским двухместным аэропланом, и это послужило некоторым утешением в первом боевом вылете.