Двуглавый орел

При его возможностях выполнять большинство боевых задач по меньшей мере удовлетворительно, летать на нём было легко— аэроплан чрезвычайно мощный, достаточно устойчивый для хорошей разведсъёмки и в то же время весьма быстрый и манёвренный, что давало по крайней мере шанс выдержать бой при нападении одноместного истребителя. Этим одним из лучших детищ блестящего, хотя и противоречивого конструктора Эрнста Хейнкеля мы были обязаны заводу "Бранденбургер", как и многим другим в имперских и королевских вооружённых силах, вследствие случайных административных решений и полумер; но ещё и благодаря провидению и воображению еврейского финансиста и энтузиаста авиации из Триеста Камилло Кастильоне, который с началом войны в 1914 году решил основную проблему авиапромышленности Австро-Венгрии — точнее, проблему почти полного её отсутствия— попросту росчерком пера выкупив в Германии целый завод вместе с главным конструктором.

Завод "Ганза-Бранденбург" под Берлином производил модели и прототипы, а потом их разрешили выпускать по лицензии на австро-венгерских фабриках. Система оставляла желать лучшего: австро-венгерская авиация обычно получала только те модели, которые герр Хейнкель не смог продать немецким военно-воздушным силам.

Но это все же лучше чем ничего, и "Ганза-Бранденбург CI" стал двухместным аэропланом-разведчиком, который верно служил нам до конца войны, только двигатели ставились помощнее. Как я припоминаю, в начале 30-х годов двадцатого века в чехословацких военно-воздушных силах все еще летала парочка. Машина, которая стояла перед нами в полутьме тем утром в Капровидзе, выглядела крепким, почти квадратным бипланом с любопытно скошенными внутрь распорками между крыльев.

Двигатель "Австро-Даймлер" мощностью сто шестьдесят лошадиных сил и радиатор полностью загораживали обзор пилоту спереди, поэтому Тотту приходилось вытягивать шею и как водителю выглядывать из окна машины.

Мы оба сидели в длинной общей кабине. Для обороны за моей спиной располагался облегченный пулемет Шварцлозе, который можно было по специальным полозьям перемещать вдоль задней полусферы, а для атаки — скажем, если впереди кто-то появится достаточно надолго, чтобы пострелять по нему — у Тотта имелся второй Шварцлозе, уже с водяным охлаждением, установленный на опоре поверх крыла так, чтобы стрелять, не задевая радиатор и пропеллер.

Глядя тем утром на аэроплан, я не был уверен, что вообще стоит тащить с собой второй пулемет. Из-за того, что обзор спереди пилоту закрывал двигатель, прицел состоял лишь из бронзового глазка и мушки, закрепленной где-то в межплоскостных распорках, а сам спусковой механизм (поскольку оружие располагалось намного выше пилота), представлял собой цепочку с грушей на конце, прямо как смыв в общественном туалете.

Что касается фотографирования (что и являлось нашей задачей в то утро), то я не предвидел особых проблем. Накануне я получил инструктаж, в той мере, в какой сочли нужной для офицера-наблюдателя, чтобы он мог управиться с фотоаппаратом для авиаразведки, и больше я уже ничего не мог поделать.

Из армейской фотолаборатории, расположенной в Хайденшафте, к нам в Капровидзу на велосипеде прибыл офицер с целью научить меня обращаться с фотоаппаратурой в полете. Узнав, что я с десяти лет увлекаюсь фотографией, он любезно согласился пропустить вводную часть (свойства световых лучей, преломление, химические свойства фотопластинки и тому подобное) и познакомить меня лишь с самим аппаратом. По его словам, устройство было настолько простым, что им могли пользоваться даже офицеры-кавалеристы.

Камера высотой примерно в метр крепилась объективом вниз, чтобы обозревать землю сквозь небольшое отверстие, расположенное сразу за сиденьем наблюдателя. Камера вмещала тридцать фотопластинок, и мне нужно было лишь дождаться, когда мы будем пролетать над целью ровно, на требуемой высоте и с нужной скоростью, и, работая рычагом, использовать все пластинки. Рычаг приводил в действие затвор и выбрасывал обратным ходом использованную пластинку в специальную коробочку, одновременно заряжая новую.

Задание выглядело просто: нам предписывалось пролететь над Пальмановой ровно в шесть тридцать, затем, держа курс на север, на высоте трех тысяч метров пролететь над железнодорожной веткой У́дине со скоростью сто километров в час, делая снимки каждые пять секунд.

Как я позже выяснил, необходимость в подобной точности обуславливалась тем, что итальянцы складировали вдоль железной дороги артиллерийские снаряды, готовясь к ожидаемому со дня на день крупному наступлению под Изонцо.

Офицеры разведотдела из штаба Пятой армии желали узнать точное количество заготавливаемых итальянцами боеприпасов, чтобы понять, по какой части Гёрца готовится удар.

При съемке нам надлежало выдерживать высоту и время, чтобы затем по положению солнца и длине теней можно было вычислить точную высоту ящиков со снарядами.