Двуглавый орел

Тотт направился вниз, пока стрелка высотомера не указала точно три тысячи метров, предписанные приказами. Я приподнял манжету летного комбинезона и взглянул на наручные часы. Даже в июле над Италией на такой высоте воздух был почти ледяным, и я почувствовал, как холод внезапно охватил кожу на запястье. Точно в срок: секундная стрелка приближалась к половине седьмого. По правде говоря, это оказалось слишком просто. Я мельком взглянул и увидел темные продолговатые снаряды, аккуратно сложенные вдоль железнодорожных путей на протяжении добрых двух-трех километров. Потом наклонился, чтобы приоткрыть люк в полу кабины. Как только стрелки часов указали на шесть тридцать, я потянул рычаг для первой съемки.

Мое внимание не полностью было приковано к срабатывающему каждые пять секунд рычагу камеры: как только мы покинули Капровидзу, я непрерывно поглядывал в небо над нами и позади на предмет чего-нибудь подозрительного. Должен сказать, имелись некоторые опасения. Как морской офицер я обладал отличным зрением, но подозревал, что привычка хорошего впередсмотрящего с подводной лодки никогда не смотреть прямо на горизонт, а всегда немного выше, совершенно неприменима в воздухе.

Должен также признать, я ощущал некоторую неуверенность в средствах защиты, если мы подвергнемся нападению сзади.

Восьмимиллиметровый "Шварцлозе" являлся основным пулеметом австро-венгерской армии примерно с 1906 года. Его выбрали после целого ряда отборочных испытаний, в которых он один смог удовлетворить строгие требования Военного министерства в отношении технических требований и цены. Полагаю, его было бы достаточно для армии мирного времени, но для ведения мировой войны это весьма ненадежная штуковина.

В то время как во всем мире большинство пулемётов использовали энергию пороховых газов, герр Шварцлозе выбрал в качестве импульса энергию отдачи, а затем решил (по какой-то совершенно необъяснимой причине) избрать полусвободную систему запирания затвора, хотя обычно считалось необходимым жестко запирать его во время выстрела. Эта двойная эксцентричность привела к сильно укороченному стволу пулемета Шварцлозе, а следовательно, к весьма посредственной дальности и точности стрельбы, не говоря уже о крайне живописных выбросах пламени при каждом выстреле.

Все это также потребовало массивной казенной части, похожей на миниатюрную наковальню, чтобы инерция отдачи не впечатывала её в лицо пулеметчика, а это, в свою очередь, означало еще большую потерю дальности стрельбы, потому что значительная часть энергии выстрела уходила на открывание затвора.

В результате скорострельность была низкой: приблизительно четыреста выстрелов в минуту на бумаге, но только три четверти этого на практике. И это касалось армейской версии: авиационный "Шварцлозе", установленный позади меня на рельсах и готовый к стрельбе, был еще большей посредственностью.

В отличие от превосходного "Парабеллума", стандартного оружия наблюдателя в немецких двухместных аэропланах, у "Шварцлозе" отсутствовал приклад, чтобы позволить стрелку держать цель, как бы резко пилот не маневрировал. Вместо этого у него имелась пара ручек, как у детского игрушечного самоката.

Кожух охлаждения был снят, что уменьшило вес, но одновременно затрудняло прицеливание, поскольку пулемет лишился мушки. Помимо прочего, приходилось стрелять очередью не более чем из двенадцати патронов, чтобы не перегреть ствол.

Боепитание подавалось из матерчатой ленты, рассчитанной на пятьсот патронов и упрятанной в механизм барабанного типа. По утрам лента впитывала влагу, накопившуюся за ночь, и на больших высотах даже летом намерзший лед мог привести к осечке. Но хуже того, конкретно наш пулемет был ранней модели— несомненно, списанный из армейских запасов — и каждый патрон смазывался из специальной автоматической масленки перед тем, как отправиться в ствол, иначе стреляная гильза могла и не вылететь.

На холоде смазка загустевала, и скорострельность даже исправного пулемета падала до двухсот выстрелов в минуту, напоминая по звучанию крайне утомленного дятла, которому приходится трудиться на жаре. Короче говоря, по моему личному мнению, для самообороны мы с тем же успехом могли использовать швейную машинку "Зингер". И то она была бы не в пример легче.

Однако казалось, что тем утром посреди летнего неба над равнинами Фриули нам этот бесполезный "Шварцлозе" так и не пригодится. Потянув за рычаг, я извлек тридцатую фотопластинку, проследил, как та звонко упала в короб, и с облегчением повернулся к Тотту. Прикоснувшись к его плечу, я жестом показал: "закончили, возвращаемся на базу".

Я был этому рад, потому что с запада стремительно надвигались облака: белые, похожие на цветную капусту кучевые громады на мгновение нависли над нами, но казалось, спускаются на нашу высоту. Я поднял голову и увидел, что аэроплан Шраффла исчез в дымке, вновь появился на секунду, а затем снова скрылся, когда мы повернули домой. Он видел нас, я уверен, но мы решили дать ему знать, что закончили. Я запустил белую ракету, и мы потеряли друг друга из вида.