Двуглавый орел

Я испытывал искушение сказать, что это не его дело — мы с ним, в конце концов, одного звания, причем я получил своё на несколько лет раньше. Но он был командиром, поэтому я сохранил учтивость.

— Поговорить с фельдпилотом Тоттом, герр командир.

— С Тоттом? О чем, можно спросить?

Меня разозлила такая тупость, но я сдержался.

— О завтрашнем полете, герр командир.

— О полете, герр лейтенант?

Он выглядел озадаченным. Неужели он намеренно пытается разозлить меня или просто не понимает, что происходит вокруг?

— О полете, герр командир: завтрашнем утреннем полете над Пальмановой для аэросъемки по запросу из штаба армии. Конечно, вы помните.

— О да, конечно, этот полет. Но почему, боже ты мой, вы хотите обсудить это с Тоттом?

— Покорнейше сообщаю, герр командир, что цугфюрер Тотт должен завтра доставить меня туда и обратно. Я хотел обрисовать ему в общих чертах цель задания, показать возможный маршрут следования и узнать его мнение на этот счет.

Он замолчал и какое-то время смотрел на меня в замешательстве.

— Герр лейтенант, — наконец проговорил он, — герр лейтенант, я ослышался, или вы серьезно полагаете, что вам, австрийскому офицеру, следует обсуждать свои планы с рядовым?

— Да, а что, герр командир? Мне кажется само собой разумеющимся рассказать ему, что мы намереваемся делать, и выработать наилучший план. Кроме того, я не новичок в военной авиации, но на Юго-Западном фронте впервые. Тотт здесь уже несколько месяцев, как мне кажется, и пересекал итальянские границы бессчетное число раз. Так что он лучше других знает об опасностях и как их избежать.

— Герр линиеншиффслейтенант (он всегда использовал моё громоздкое полное звание, когда хотел меня разозлить), герр линиеншиффслейтенант, не могу знать, какой порядок в этих вопросах в императорской и королевской флотилии подводных лодок. Может, вы по очереди командуете лодкой с коком. В австро-венгерской военной авиации инструкции весьма четкие: офицер-наблюдатель отдаёт приказы, а рядовой пилот выполняет их, даже если ему прикажут на полной скорости врезаться в землю. У Tотта нет права ни на собственное мнение в этом вопросе, ни надобности его иметь. Он не должен знать, куда направляется, потому что вы отдадите ему приказ. А вы отдадите приказ, потому что вы — офицер, именно для этого офицеры и существуют, ясно?

После обеда я обсудил этот вопрос с Мейерхофером.

— Да, знаю, — сказал он, — по-дурацки так управлять военно-воздушными силами, если вас интересует моё мнение. Но предупреждаю, присматривайте за Тоттом: этот человек себе на уме, и один из его офицеров-наблюдателей уже погиб.

— И кто же?

— Офицер по фамилии Розенбаум, это случилось в конце мая над Гёрцем. Тотт заложил слишком крутой вираж, пытаясь увернуться от "Ньюпора", и Розенбаум просто выпал из «Бранденбургера» (Тотт называет аэроплан "Зоськой"), пробил крышу монастырской оранжереи и чуть не угодил прямо в монахиню, поливающую бегонии. Забавно, но можно было бы ожидать, что упав с двух тысяч метров, он взорвется, как хлопушка, но когда его нашли, на нем не было ни царапины. В общем, об этом до сих пор идут разговоры — похоже, что Тотт специально сделал мертвую петлю и выкинул его.

Мне следовало указать, что, выполняя мертвую петлю, аэроплан скорее пикирует вниз, а не вверх, так что пилот оказывается внутри петли, а не снаружи. К тому же за этот маневр отправляют под трибунал из-за слишком высоких нагрузок на машину.

— И как Тотт выкрутился?— поинтересовался я.

— Повезло. По пути домой наткнулся на "СП 2" — артиллерийский корректировщик, итальянский "Фарман" с толкающим винтом, скоро сами увидите массу таких. Даже жаль бедолаг, которым приходится в них летать — во время атаки они совершенно беззащитны, у них гораздо больше слепых зон, чем можно себе представить. В общем, Тотт решил в него не стрелять, а зашел в хвост и стал издеваться — стоило летчику попытаться снизиться, толкал хвост вниз, а если тот решал подняться — то вверх, короче говоря, просто изводил мерзавца и направлял всё дальше от дома, пока у того не кончилось горючее. Ему пришлось приземлиться в Сесане. Как я узнал, итальянец возмутился этим поступком — он оказался князем Умберто ди Кариньяно делла Новера или что-то в этом роде, прямо-таки образчиком аристократа-кавалериста. Сказал, что его вынудили сесть нечестными методами, вероятно, он бы предпочел, чтобы Тотт его застрелил, и потребовал немедленной репатриации под белым флагом. Потом взглянул на Тотта, приземлившегося рядом, и просто взбесился — его, аристократа, силой вынудил сесть какой-то "натренированный орангутанг", как он выразился.

— А потом что?