Двух дорог пересеченье (СИ)

Вдруг ей вспомнились слова одной из двугорских дам, а именно старенькой графини, произнесённые в тот день, когда Натали познакомилась с местным обществом: «странная история… заставившая шептаться всю округу… замешана родная сестра…».

— Яда или снадобья — уж не ведаю, чего именно, да и не столь это важно, в отличие от того, из чьих рук мама приняла смерть, — говорил меж тем Владимир. — Из рук родной сестры и моей тёти, к которой я горячо привязался, поскольку родная мать в силу болезни не могла уделять своему ребёнку достаточно времени и баловать материнской лаской, — он покачал головой, прикрыв веки. — Мне порой кажется, что матери были невыносимы муки не только физические, но и душевные. Ведь родная сестра любила меня, любила моего отца. На глазах у больной, прикованной долгие месяцы к постели. История, сотканная из страданий мамы, тянулась, пока она не умерла. А ведь на самом деле: я любил, обожал, боготворил её больше всего на свете. Только не умел показать свою любовь. Не в первый, и не в последний раз.

Он открыл глаза, и Наташа увидела багровые искорки в его глазах — отблески закатного солнца.

— Я был зол на них: на отца и Сычиху. А в придачу зол на себя, потому что считал причастным к уходу матери. Если бы я не привязался к её сестре, быть может, она не сделала бы то, что совершила? Отсутствие родительского тепла, обман, собственное чувство вины и вдобавок ревность к Анне, отнявшей у меня отцовскую любовь, очернили мою душу, сделав жестоким и мстительным. О, я мечтал отомстить им всем за свои страдания. Я мстил отцу, упоминая при каждом удобном случае о его вине в смерти мамы; Сычихе, лишив на долгие годы возможности приблизиться ко мне; Анна же попала под удар вскоре после убийства отца.

— Танец Семи вуалей. Разбитое сердце Михаила, — вспомнила Наташа.

— И вашему брату от меня досталось. Я мучил всех, кто был мне дорог. Пока не понял, что невозможно стать счастливым, причиняя боль другим. Не осознал, сколь сильно разъедает ненависть, лишая всякого покоя и сна. Ненависть, Наталья Александровна, несовместима с настоящей любовью — искренней, всепрощающей, ничего не требующей взамен. Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять это. А ещё то, что не стоит брать на себя роль судьи: кто и чего достоин в этой жизни.

— Но Анна смогла полюбить вас, — произнесла Наташа крайне осторожно. — Несмотря на причинённую боль и унижения, позабыв о двойственности своего положения, так долго тяготившего её.

— Смогла, когда стала свободной. Однако счастье было недолгим. Как видите, я имею странную привычку терять тех, кого люблю. Сначала мать, после отец, потом Анна.

— Если в начале вашей жизни случилось столько всего трагического, то возможно дальше, наоборот, произойдёт что-то хорошее? — сказала Натали с надеждой в голосе. — Не следует опускать руки, Владимир. Вы поняли собственные ошибки и раскаялись в них. Господь всё видит — он вполне может подарить вам ещё один шанс на счастье. Уверена, вы этого заслуживаете.

— Шанс на счастье, говорите? — переспросил он горько.

— Мне близки ваши переживания, если говорить о чувстве вины за боль, причинённую другому человеку. Когда погиб Андрей, я винила себя, полагая, что причастна к его смерти, бросив прямо у алтаря. Если бы я не убежала, думалось мне, он был бы жив! И вообще, некрасиво вышло — не нужно мне было тянуть до свадьбы. Следовало давно разорвать помолвку. Я мучилась сама, мучила Андрея и, вдобавок, Таню, не заслужившую такого обращения, — стыдила саму себя Натали. — Но, с другой стороны, ведь Андрей Петрович мог погибнуть и после нашей свадьбы, если бы она всё же состоялась. Кто знает: взял бы он точно также в руки злосчастный пистолет или нет? Порой мы корим себя больше, чем нужно, вместо того, чтобы жить дальше, стараясь не совершать прежних ошибок. Простить других бывает непросто, а себя — в сто, тысячу раз труднее. Я это знаю по себе.

— Та пуля в пистолете предназначалась Петру Михайловичу. А может быть, и мне, — ответил Владимир. — Ещё одна коварная шутка судьбы. Ведь княгиня мечтала избавиться от всех Корфов. А в итоге лишила жизни собственного сына.

— Никто не должен был умирать. Ни Андрей, ни князь, ни вы.

— Не должен. Но Андрей погиб — я потерял друга, с которым мы вместе выросли. А поскольку от рук Марии Алексеевны умер ещё и мой собственный отец, степень моей ненависти к ней тогда, когда это случилось, не ведала границ. Каким бы отчуждённым и холодным он не был со мной, но я любил его.

— Думаю, она раскаялась в содеянном. Каково матери всю жизнь носить крест в виде чувства вины за смерть сына? — грустно произнесла Натали.

— Мне, честно говоря, нет до княгини никакого дела. Повторюсь, она — убийца. И я глубоко презираю её.

Наташа задумалась. А потом спросила нерешительно:

— Вы и остальных виновников своих бед так и не смогли простить? Ивана Ивановича, Сычиху и…

Она замялась.

— Ну же, договаривайте, Наталья Александровна.

— … и Анну, — закончила княжна.