Двужильная Россия

Озабоченный исходом своего нелепого, но тем не менее скверного дела, Николенко то и дело гадал на бобах. Неизвестно, каким образом удалось ему пронести с собой горсточку сухих бобов, завязанных в грязный носовой платок. Редкий день не ворожил с ними. Так и вижу: скрестив ноги в запыленных кирзовых сапогах, сидит бывший старшина перед разостланным на полу носовым платком и, насупив черные мохнатые брови, молчаливый, сосредоточенный, распределяет на нем маленькими кучками, в каком-то особом порядке, вещие свои бобы. Внимательно рассматривает, что-то прикидывает в уме, перекладывает из одной кучки в другую. Гадал Николенко и на себя, и на нас с Колькой.

На войне редкий человек не делается отчасти суеверным, каким бы ни был он рационалистом до того.

C детства я привык иронически относиться к самому выражению: «гадать на бобах». Но теперь, изнывая от тюремной тоски, от томительной, сосущей сердце неизвестности, не раз просил старшину погадать и на меня.

Начиная ворожить, Николенко неизменно задавался двумя вопросами:

1) Что ждет в ближайшее время?

2) Чем все это кончится?

И странное дело, ответы всегда получались одни и те же для всех троих.

– Скорая дорога! – объявлял Николенко, пытливо глядя на разложенные кучками бобы. – Исполнение желаний!

Завязывая бобы снова в платок, пояснял убежденно:

– Обязательно скорая дорога. Вот-вот вертится. Всем нам скорая дорога.

– Куда?

– Не могу знать куда. Дорога, и усе!

– И мне тоже скорая дорога?

– Тоже, товарищ майор.

– И исполнение желаний?

– Исполнение желаний лучше нэ можэ буты. Слухайте сюдой. Будэ вам исполнение желаний, тильки нэ скоро. И еще будэ два поворота колеса.

– Какие же это повороты колеса?

– Нэ знаю. Кажуть бобы: два поворота колеса. Ничего, товарищ майор, хорошо все кончится. Всем нам хорошо. Лучше нэ можэ буты.

«Неопытная ворожея, – думал я. – Ворожея-дилетант. Хоть бы для правдоподобия что-нибудь другое придумал. Три человека, и у всех трех одинаковая судьба: скорая дорога и исполнение желаний. Чепуха!»

11

Допросы прервались самым неожиданным образом.

Однажды в камеру заглянуло какое-то начальство и дало команду:

– C вещами! Быстро!

Необычайное зрелище ждало на улице, куда вывели нас несколько минут спустя. Окруженная цепью конвоиров-автоматчиков, державших на поводках злых, косматых и сильных овчарок, выстраивалась длинная серо-зеленая колонна арестантов. Исхудалые, землистые, давно небритые лица, распоясанные гимнастерки без погон, без погон и фронтовые шинельки. Я и не подозревал, сколько со мной сидит военного народа. Люди толпились, навьюченные вещмешками и деревянными солдатскими сундучками, строились в одну колонну. Шум стоял несусветный. Выстраивавшие партию автоматчики орали, ругались, грубо толкали заключенных; оглушительно лаяли могучие псы. Возбужденные видом такого множества арестантов, они рвались на поводках – того и гляди, сорвутся и растерзают. Очевидно, вся тюрьма перегонялась куда-то.

Долго выстраивали и считали:

– Разберись по пятеркам! Первая пятерка, три шага вперед!

– Вторая!

– Третья!..

Наконец благополучно сосчитали всех, и тогда начальник конвоя, выйдя вперед и придерживая висевший на шее автомат, зычным голосом произнес напутственное слово – как должны мы вести себя в дороге:

– Шаг вправо, шаг влево считается попыткой к побегу. Конвой без предупреждения применяет оружие. Ясно?

– Ясно! – хмуро ответили из колонны.

– Не слышу, – требовательно сказал начальник конвоя.

– Ясно! – заорали десятки голосов.

– То-то же! Шагом… арш!

Отныне мы переходили в полную, ничем не ограниченную и безответственную власть конвоя, который делался хозяином нашей жизни. «Возьмет конвой меня жестокий», – пели в своих песнях блатари.

И погнали нас под конвоем автоматчиков и собак неведомо куда. Прошли по селу, выбрались на широкую, извивающуюся среди полей дорогу. День начинался жаркий и душный, парило. Разбросанные на волнистой равнине зеленые округлые кусты деревьев – не елки и березы северо-запада, а липы, тополя, дубы – были затянуты серебристой дымкой, как на картинах Коро. Взбитая сотнями тяжелых ног густая пыль хрустела на зубах, засоряла глаза. Я видел длинную, растянувшуюся, медленно бредущую по дороге колонну обезличенных, лишенных погон военных людей и думал: неужели они все преступники, сознательно нарушившие закон государства?

Отрезанные от мира, мы не знали, что происходит на фронтах. Мы не знали тогда, что только что закончилась великая битва на Орловско-Курской дуге и фронт, оставив позади развороченные, щедро политые кровью русские поля с сотнями дымящихся обугленных танков, неудержимо прокатился далеко вперед. Армия с жестокими боями продвигалась дальше и дальше на запад – и следом за наступающими войсками двигались армейские тылы. Подтягивались в том числе и полевые тюрьмы.