Двужильная Россия

Людской состав камеры был весьма текуч: почти каждый день уводили одних, приводили других. Смерш работал не покладая рук.

Наиболее продолжительное время невольными моими товарищами оказались старшина-казак Николенко и молодой парень Колька, военный шофер. Первый сидел за антисоветскую агитацию и содействие врагу, второй за дезертирство.

Пожилой уже, коренастый, заросший по щекам черной щетиной Николенко, добродушный плут и пройдоха, одессит, прошел, было похоже, огни, воды и медные трубы. Во всяком случае успел побывать в так называемых исправительно-трудовых лагерях.

Видимо, почувствовав ко мне расположение, исподволь принялся он подготавливать меня к предстоящей лагерной жизни. Самое главное, поучал он на своем русско-украинском диалекте, устроиться на хорошую работу, легкую и непыльную. Для этого нужно подружиться с самыми влиятельными в лагере людьми: с нарядчиком, распределяющим по объектам рабочую силу, с учетчиком и со своим бригадиром. Каким образом подружиться? А посылки на что? Получил из дому посылку – обязательно поделись с нужным человеком. Не жадничай, не скупись. Может быть, иной раз придется пожертвовать и всей посылкой. Ничего, все это после окупится. А будешь жадничать – хана. Пошлют тебя на такую работу, что станешь тонкий, звонкий и прозрачный, а потом и вовсе загнешься.

Я слушал Николенко с равнодушным любопытством человека, которого все эти мрачноватые рассказы и добрые советы нисколько не касаются. Да и не могут касаться. С какой стати меня, не знающего за собой никакой вины, сошлют в лагеря? За что?

Обстоятельства ареста Николенко были довольно оригинальны.

Выздоравливая после полученного легкого ранения, лежал старшина в прифронтовом госпитале. Дело шло уже на поправку. Однажды, томясь больничной скукой, решил он в нарушение правил перекинуться с соседом по койке в картишки – благо у того имелись самодельные. В самый разгар игры начался обход, в палату вошли врачи, Николенко второпях сунул карты себе в полевую сумку. После осмотра главврач сказал ему, что он годен на выписку – сегодня же и выпишут, пусть собирается. Через час солдат с вещмешком, набитым хлебом, сахаром и концентратами, уже шагал по придорожной дороге в поисках своей части.

К вечеру усталый, проголодавшийся старшина расположился в какой-то наполовину выгоревшей попутной деревушке. Расторопная хозяйка поставила самовар, Николенко пил чай, пошучивал с ней, блаженствовал. Неожиданно в избу ввалился патруль.

– Документы!

– Пож-жалуйста!

Николенко спокоен: документы в порядке, он не дезертир, он честно возвращается из госпиталя в свой полк.

– А это что? – спрашивает старший патрульный, заметив в раскрытой полевой сумке самодельные карты, которые Николенко второпях сунул к себе, да и забыл вернуть владельцу.

– Це карты. Пожалуйста.

Старший повертел в руках переданные ему карты и так и этак и вдруг скомандовал:

– А ну, пошли!

– Куда? – опешил старшина.

– Куда надо. Пошли.

И вот стоит ничего не понимающий Николенко перед дежурным лейтенантом, к которому его привели на расправу. Старшой докладывает и передает отобранные у арестованного карты.

– Твои? – спрашивает лейтенант, тоже повертев их в руках и так и этак.

– Мои. Оно, положим, не мои, товарищ лейтенант, а сусида, в палате со мной був.

– Так ты что, антисоветской агитацией занимаешься? – не слушая больше Николенко, гремит лейтенант. – Фашистские листовки распространяешь? – продолжает он, прибавляя некоторые полагающиеся в таких случаях слова.

– Яки листовки?

– А это что?

Лейтенант тесно, одна к другой, раскладывает на столе игральные карты рубашкой вверх, и старшина, похолодев, действительно видит перед собой разрезанную на квадраты немецкую листовку, соответствующего, конечно, содержания. Их разбрасывали гитлеровские летчики. Очевидно, владелец карт подобрал где-то такую листовку и в простоте душевной решил использовать чистую обратную сторону для карт, изобразив там все полагающееся. Бумага была как раз подходящая, плотная.

Роковыми оказались самодельные карты. И для Николенко, и для его партнера, которого, разумеется, нашли в лазарете и тоже посадили.

Водитель Колька, испуганный светловолосый парень, угодил за решетку по иной причине.

Вместе с другим водителем был он командирован с фронта в тыл, в школу комсостава. По дороге ребятам на некоторое время пришлось задержаться в запасном полку, где и встали на пищевое, табачное и всякое иное довольствие. Питание в запасных полках более скудное, чем на фронте, и молодые здоровые парни, у которых подвело животы, в скором времени заскучали. Подумали, подумали и приняли весьма необдуманное, но извиняемое возрастом решение: плюнуть на школу комсостава, на будущие офицерские погоны и топать обратно в свою часть, на фронт. Так и сделали.

Сейчас оба обвинялись в дезертирстве. Держали их тоже отдельно друг от друга.