Дыхание

— Странные вопросы для женщины с таким именем, — парировал Ладонин. И про себя добавил: «Странная тема для людей, проведших больше суток в объятиях друг друга», но и это обстоятельство показалось вдруг ему естественным и даже умиротворяющим.

Не дождавшись ответа, Майя продолжила:

— Все проходит, одно за другим. Как облака.

Бесполезно бегать вдогонку. Если б ты не суетился, то мог бы увидеть все в первозданном виде. Все как одно целое, без финиша и старта.

Ладонину захотелось курить, но сигарет он не нашел и лишь хрипло заметил:

— Нелогично. Потому и мудро.

И вновь подумал: «Где их, таких гетер новогреческих, готовят? Да и не та я птица, чтобы обрушивать на меня сей плод спецкурсов по обольщению. Марк Аврелий и Кама Сутра с фитнесом впридачу».

Тем не менее он с удовольствием заметил, что по всему телу его, от макушки до пят, растекается тепло блаженства, истоки которого покоились в абсолютном доверии к этой женщине, — в столь заповедной, такой родничковой мечте, что Ладонин почувствовал себя Адамом в Евином чреве — ибо скорее всего, решил он, так оно и было. Бог зачал Адама, познав первого человека, и человеком была женщина. Да, ко многим ухищрениям пришлось прибежать творцу, чтобы распространить дезу о своей бесполости. Ладонин почувствовал себя голым, абсолютно голым.

— Насколько я понимаю, — не унималась Майя, — главное для тебя — образы и настроения. И, может быть, слова. Все остальное — суета и мусор. Ты не хотел от НИХ ни славы, ни уважения. Но каждый свой день проводил на помойке. Зачем ты предавал себя?

— Прости. Я продаюсь, потому что у меня нет денег. Я пишу о себе, чтобы не сводило скулы, но это сводит с ума. Прости. Я лепил из мусора формы. Я хотел быть понятным.

— Они все поняли по-своему. Они не поняли ничего.

Ладонин замолчал, не успев придумать себе оправдание. Ему нечем было возразить.

— Не нужно было разговаривать с людьми, — заключила Майя. — Нужно было разговаривать с Богом.

Ладонин откинулся на спину.

— А что я могу сказать Ему? Он родил меня и Он убьет меня. А в остальном я хотел бы, чтобы Он обо мне не беспокоился.

— Трудная жизнь.

— Но это лучше, чем легкая смерть. По крайней мере, почувствуешь себя живым. Знаешь, я так много мечтал об этой стране в детстве, читая Пушкина, что омертвел едва столкнувшись с действительностью. Я долго был призраком. Я призрак, может быть, и сейчас.

Однажды в Астронете я наткнулся на один случай, произошедший с двумя несчастными — казалось, они могли дать ответ на все мои больные вопросы. В день, когда началась эта история, cтудент третьего курса Андрей Цырчуковский, более известный под именем Цыряк, сидел на железной кровати и без удовольствия жевал Orbit. Квартира, которую он снял на пару со своим приятелем Батоном, бесстрастно внимала нежаркому свету дня. Батон укатил в четверг к себе в Краснопопийск, чтобы привезти оставшиеся вещи. Учебный год только начался. Батон так поторопился ухватить жилплощадь, что прибыл в Закутск в августе и почти налегке. Он должен вернуться сегодня, в субботу. Цыряк с нетерпением ждал Батона.

Для приятеля у Цыряка было пренеприятнейшее известие.

В это золотистое сентябрьское утро Цыряк проснулся в ужасном настроении. Еще позавчера жизнь была легка и удивительна. В четверг он договорился с Батоном отправиться с сексвизитом к знакомым дамам, ибо девочки морально созрели. Утро пятницы сразило его, едва он вознамерился справить малую нужду. Все летело к чертовой матери и, видимо, надолго. Батон возник внезапно. Находясь в глубокой подавленности, Цыряк прослушал, как тот отпер дверь и по-кошачьи пробрался в комнату.

— Ррррота подъем!! — заорал Батон.

Цыряк вздрогнул и поморщился.

— Мсье уже бодрствует? — свежим баритоном осведомился прибывший. — А вот меня до полудня беспокоить не рекомендую. Не забудьте на будущее, плиз.

И едва Цыряк собрался с мыслями, как Батон скрылся в совмещенном санузле.

Он вступил в гостиную и произнес со спокойной глубиной философа:

— Странная штука — невинность. Вот сидишь, никого не трогаешь, а какая-то гадина к тебе подбирается. У тебя нет такого ощущения?

Цыряку стало еще хуже. Собравшись наконец с мыслями, он тихо произнес:

— Не ори, баклан-философ… Слышь, Батон. А ведь мы залетели.

— И кого ждем? Девочку? — весело поинтересовался Батон.

— Похоже на сифон.

По плохо выбритому лицу Батона промелькнула заинтересованность.

— И кто ж тому виной? И почему «мы»?

— Ты что, забыл, как мы на майские имели Ирочку?! — почти с отчаянием выкрикнул Цыряк.

— O-la-la… La belle dame dans merci. Суровое дитя налаженного быта. Ирочка-монстр, как ее папа, судя по откликам на могильных плитах. Чего о ней беспокоиться? Лучше скажи, от кого ТЫ поймал.

— Спроси чего-нибудь попроще… Весь апрель был сумасшедший какой-то. Наташка? Ленка? Светик? Да фиг их разберет!

— Тяжела и неказиста жизнь гетерсексуалиста.

Теперича придется или ампутировать, или все-таки лечить. Современная наука, вопреки мнению общественности, склоняется к первому. Вы предпочитаете пенициллин или что позаграничней?