Дыхание

Внезапно он почувствовал, как его сердце провалилось в бездну. Последовал медленный и страшный удар крови. На самом подъеме сердце замерло, сжалось и словно выстрелило в мозг. Перед глазами поплыл красный туман. Ладонин почувствовал, что падает. Но земля была мягкой словно пух; в минуту воздушного скольжения он успел заметить время на вокзальном табло: 16.25.

…Он обрел равновесие столь же внезапно, как утратил его. Вокруг все было прежним; ум приобрел потрясающую ясность. «Это озарение», — усмехнулся он и почему-то оглянулся через левое плечо. В тот же миг он замер. Слева от него стояла женщина необыкновенной красоты. На гордой высокой шее поднималась, будто на мраморной колонне, лицо богини. Золотые волосы отливали солнцем; в черных глазах он уловил надвигающуюся ночь. Пурпурного цвета платье, доходившее почти до пят, не скрывало, а лишь подчеркивало ее совершенное тело. На миг Ладонин удивился тому, что эта дама стоит здесь, на обыкновенной заплеванной остановке среди торгашей, бичей и дачников, замордованных жарой. Она могла сойти с тонущего «Титаника», только что дотанцевав вальс с молодым гвардейским офицером или аристократом, транжирящим последний миллион. Но в Закутске нет моря, и «Титаник» тут же отчалил от воспаленного воображения Ладонина.

Окружающие — люди, здания, деревья — мгновенно поблекли, став серыми, все — одного цвета, будто город заполонила армия или толпы амнистированных зэков, с которых забыли снять робы. Женщина неспеша повернула голову к Ладонину. Ему захотелось упасть на колени и целовать кончики ее алых ногтей; нестерпимо жаркая волна, исходившая от ее фигуры, душила его, ввергала в экстаз и анабиоз одновременно; в этом величии не было ничего человеческого и вместе с тем в ней было все, что он так давно искал в женщине. Она улыбнулась скромно и будто бы мельком. Ладонин отвернулся, но не смог выдержать пытку. На ватных ногах он приблизился к даме и что-то сказал; что именно, он сам не разобрал, но это было не важно и, судя по благожелательной улыбке привокзальной мадонны, он произнес то, что нужно, а ведь ему всегда так трудно давалось первое знакомство.

— Вы… — вдруг прошептал он.

Дама взглянула на него так, что Ладонин вмиг забыл о своей принципиальной холодности к блондинкам.

Больше ничего не говоря, Ладонин взял ее руку в свою и оглянулся. Его охватило желание немедленно бежать, уносить отсюда свою женщину, чтобы ее не сожрали прежде чем он проснется.

* * *

— В Новый микрорайон?

Ладонин впился взглядом в водителя «шестерки», припаркованной к асфальтовому берегу у зала ожидания.

Водила ответил ему ленивым взглядом: жара, мол, достала, да и все вы со своими окраинами.

— Четвертной устроит?

Не издав более ни звука, Ладонин открыл заднюю дверцу и галантно предложил Даме втиснуться в салон. Внутри шестерка неожиданно оказалась более просторной, чем казалась снаружи. Ладонин смог свободно раскинуться, прижимаясь бедром к покатой горячей плоти незнакомки.

Когда побитый временем шарабан выбрался на мост, он ощутил теплое вторжение в свои чресла. Он не обернулся, догадавшись, что рука Дамы скользнула в его старые «ливайсы». Ладонин метнул встревоженный взгляд в затылок водителя, но компактная костяная коробка, покрытая короткой рыжей щетиной, все так же лениво покачивалась на шее. Ее хозяин явно ничего не замечал. Потрясенный этим фактом и своими ощущениями, он утопил свою руку в золотом шелке волос и почувствовал, как невыносимо сладостный ожог освобождает его от пытки терпением. Дама взглянула на Ладонина. В ее глазах сверкали огоньки.

Когда машина подъезжала к нужному подъезду, Дама уже кипела. Они вошли в квартиру и сразу повалились на диван. Началось безудержное соитие.

Тьма приходила и уходила, свет появлялся и таял, но они не могли остановиться. Звезды свистели точно пули, и сутки пролетали как курьерские поезда.

Так прошло их время. Когда наступил отлив, они легли рядом и задремали. Ладонин вдруг вспомнил, что сегодня или вчера должна была венчаться его бывшая супруга, считавшая Ладонина антихристом. «В 25 баба девица опять», усмехнулся он. Ему стало легко и грустно. Время текло беспрепятственно, не задерживаясь в его сознании. Он ностальгически смотрел за окно, где тонкий, ранимый вечер растворялся в непроглядной ночной тьме.

Ему вдруг показалось, что это последний вечер его жизни. Когда уже не было сил и оставалчся только огонь, не нуждавшийся в прикосновениях плоти, они откинулись на подушки и долго лежали, глядя в себя. Майя — он не спрашивал ее, но почему-то был уверен, что зовут ее именно так, этим затасканным по богемным подвалам древним именем — приподнялась на локте и тихо спросила:

— Расскажи о своей первой любви.

Ладонин улыбнулся и закрыл глаза. Он не любил отвечать на интимные вопросы — было скучно и стыдно говорить о такой ерунде, но в этот раз сказал легко, еще легче, чем отверзлись проржавевшие врата на плотине его памяти:

— Если ты хочешь…

Собираться с мыслями не пришлось. Он упал в свою речь, его ничего не держало — ни мысль, ни слово, ни даже внимание к собеседнице.