Дыхание

Покинуть ростры, в дом. Выпрямляю ноги, упираю их в стену. Стена упадет не раньше, чем я уберу свои конечности. Наслаждение струится по прямым каналам развернутого тела. Матовая белизна стены принимает сей снисходительный, философствующий взор, меняя оттенки; за окнами качаются деревья, мачты пьяных кораблей. Там пасутся они, по волнам. Счастливые жители Зелы, пьющие воды Эзепа. Там благочестивые горожане трудятся и не трудятся, получают и не получают большие и маленькие деньги. Там тучные горожане несут в дома свои телевизоры, холодильники, миксеры, СВЧ печи и бублики к чаю. Там благонамеренные горожане порождают потомство и взращивают оное, умножая существование вопреки Гаутаме. О, он ведал обо всем, ибо зачем умножать то, что может быть улучшено? Стена! За тобой — мировые воды, в тебя уходят ноги миллионов, тех, кто еще не в лодке. Там поднебесные, подпотолочные горожане учат своих детей существованию в этом трюме, среди разлагающихся тополей, домов, желаний — все в периоде полураспада. Ибо главное — разлагаться синхронно. О боги Валгаллы, почему я не гнию? Почему я столь кощунственно здоров в этой тонущей лодке, что утратил связь с береговой охраной? И что значат эти две ноги, подпирающие стену? Пусть она рухнет!

Змеи покидают череп, расползаясь, покрывая собой просторы отчизны. Мои глазницы переполнены исходом. Цепь за цепью тянутся ряды выживающих, дающих приплод вербальных конструкций. Как ныне сбирается вещий Олег в сень ясеневой пущи. Кущи, мощи, быть попроще. Лежу среди валькирий в майском цвету, ожидая, догоняя, плюя в потолок. О подруги павших. Ваши песни омрачают землю, сеют порчу и сглаз. Не выходи на улицу. Они придут сами. Они достигают бессмертия, убивая бытие. Отныне — только существование, под крышею киота. Ужас становится недопустимо высоким чувством, когда убито воображение. Академ, четвертое мая. Солнце, тополя, дорога. Вязкий ветер извергается в пустырь, сохраняя форму улиц, а улицы — это продолжение воли к ясности. Архитектура воюет с Богом даже возводя соборы. Камень, рука, мозг. Сорви, взорви, построй, пошли всех на фиг. Тебе нужно движение, Олег. Ты должен цвести.

11

Около четырех часов дня. Водяные знаки крови мерцают в мозгу. Сквозь закрытые веки пропускаю в мозг солнце, надрывающееся напротив. Цвету. Пропитываю стены полуденной бессонницей.

Грохот. Крошится бетон. Сосредоточенный город катит свою бочку, в которой запаян Диоген. Ищу человека, орет он. Не блядь, не мудомудра, не уголовный кодекс.

Старик потерял свое лицо, когда все стали зеркальными. Кругом — сплошное точка-ру. Духи бесплотные, знание велие и точки зрения. Человека — ни одного. Отворачиваю лицо. Старик прав. Меня тоже не вдохновляют ни деньги, ни слова. Я в бочке. Но мне нужно говорить, чтобы не спятить. Запускаю руку себе в горло и горстями черпаю склизкую боль, силиконовое отчаяние. Старательно утрамбовать все это в кишки текста. Все это знаково, знакомо, и это дежа вю.

Без четверти вечер, и скоро четверг, а пятница — это маленький шабаш. Справа течет река, воды которой, как известно, горьки. Ей имя — Полынь. Я питаюсь ее рыбой. «Приехать в страну мертвых и вести растительную жизнь…» Осточертело быть собранным.

Право победителя ничего не значит в мире побежденных. Я мертв снаружи, а внутри полыхает астральный огонь, астральное сердце, астральный желудок, астральное «НЕТ». Пуповина втянута в рот Богоматери. Втяни кальян моей души, Мать. Затянись покрепче, и все забудь. Здесь рожают сосредоточенно, в трудах, а убивают походя. Вся ненавистная система воюет сама с собой. Я не хочу быть сосредоточенным…

Мне нужна великолепная компания, с которой я разрушу все их храмы, все их сайты, все их нужники, где они обозревают мир. Но пока я один среди буйного мира, мне остается лишь окунать свое лицо в реку Полынь, не выпуская из зубов сигарету. Ловись, рыбка моя. Ведь ты так любишь пепел.

…Отвлечься. Почитать.

Обращаюсь к своей коллекции. Собирал ее много лет.

Она двойственна, что вполне по-закутски. Одна ее часть — для арендодателей. Другая — для себя.

Снимая квартиры, я замечаю, как меняется отношение ко мне, едва арендодатели замечают томики Шопенгауэра, Борхеса, Зелинского, Камю и в особенности — натальный выпуск «Пособия для 2D-волхвов». Его выдают сразу после рождения. Некая смутная мысль, плывущая в глазах счастливых обладателей жилплощади, мновенно прояснятеся. Всем ясно, что я нахожусь во временных затруднениях, ибо никому не приходит в голову, что мне просто негде жить. Закутяне любят книги с тех давних времен, когда на бумажных страницах иногда можно было встретить правду — не животную, а в статусе 1D. Сейчас они читают в основном лишь 3D-pulp, но все же не утратили уважения к литературе.