Дыхание

Сегодня мне предстоит, используя кастовое положение, написать две story для таблоида «Среда Ы». Я им должен. Редактор выдал мне 100 долларов авансом. По 50 баксов за рассказ — совсем не плохо, учитывая закутские расценки. Главное — обойтись без заморочек, поскольку рассказы будут опубликованы в газете.

Вперед.

System is loaded/

WELCOME to the LINGA SHARIRA WORLD.

R: zone31415:pscode/block24 — channel: OWN/056/rune25/KLHNS*********

ENTER

Roberto ruba roba sua

Проверка связи

WRITER-LOCATOR IS ACTIVATED

ok

ARE YOU SURE?

Дура астральная

ERROR 101 Not [fuck you] command required

ДА

THE RING IS WON

ДА

*****************************************************************************

Ладонин слегка покачивался на остановке трамвая «Железнодорожный вокзал». Его давно не покидало ощущение, что трамвай уже подошел и он, 40-летний журналист Ладонин, следует в жестяной коробке, под завязку набитой потными и не всегда здоровыми телами.

Мысли его уплывали через мост в сторону Центрального рынка, где его ждет (точнее, совсем не ждет) автобус четвертого маршрута. Ладонин снимал жилплощадь в отдаленном районе. Его мизантропия, все более развивавшаяся с годами, требовала окраин.

Ладонин любил жару. Он считал себя огнепоклонником.

Любовь к высоким температурам резко выделяла его из сообщества местных граждан. Ладонин был приезжим, окончательно приезжим человеком. В Закутске он жил пятнадцатый год, пять лет назад город ему окончательно опостылел, через два года он все-таки к нему привык, а не давеча как прошлым летом понял, что везде будет иностранцем.

Его нынешнее покачивание было вызвано тремястами граммами водки и бутылкой Балтики номер 9.

Употребление случилось на дне рождения его приятеля Ивана Беросовича Берклина. Собственно день рождения отшумел вчера, а сегодня был опохмел. Как водится, лечение переросло в новую болезнь и теперь Ладонин не сомневался, что завтра придется отдать последний червонец на бутылку той же Балтики.

Следует заметить, что в ладонинской жизни царил полный абзац. Предыдущий абзац, связанный с его женитьбой, развивался с мягкой наклонностью кошмара, и Ладонин вознес хвалу звездам, поставив в нем точку.

Теперь у него была работа — не слишком высокооплачиваемая и, в сущности, заключающаяся в бросании камней в болото, пожиравшем все время и силы. Выхода из финансового тупика не предвиделось, поскольку время было потеряно, безумные творческие проекты уже лет восемь как утратили возможность кредитования, и приятели его, срубив бабки в тумане перестроечных времен, остались гнить заживо, отгородив себя стеной благополучия.

Три дня назад ему предложили опубликоваться в братской могиле под названием «Творчество молодых».

Ладонин не был молодым. Он был многократно битым сорокалетним мужиком, не избежавшим ни одной из ловушек расейского бытия. Гонорар за публикацию не предвиделся, потому Ладонин отказался сразу, и стало ему необычайно отчаянно. Безнадега придала ему ясности; в этот час, ощущая особенную тяжесть в нездоровом сердце, Ладонин вдруг подумал о всех женщинах, посещавших его жизнь, и ему стало грустно.

Взгляд его упал на высокую брюнетку в головокружительном белом топике, явно домашнюю животинку, вертевшую попкой справа от него. Блондинок он не любил принципиально. Блондинок любят все.

Ладонин присел на корточки и, заглянув в ее безумно синие глаза, льстиво произнес:

— Девушка, а не вы ли не позвонили мне на прошлой неделе, когда я вас не ждал?

Энэлповский эффект, надо заметить, возымел свое действие, несмотря на исключительную глупость ситуации. Брюнетка повернулась и с козьей улыбкой пропела:

— Извините, меня подруга ждет…

— К черту подругу, — так же мягко произнес Ладонин и коснулся ее руки. — Поедемте ко мне.

Девушка вздрогнула и, вероятно, вспомнила о рыцаре в белом Мерседесе, который должен был когда-нибудь к ней явиться. Ладонин не походил на белого рыцаря. Он походил на пропыленного ландскнехта, возвращающегося из провального похода. 18-летнее дитя дернулось с неподражаемой нервозностью горожанки. Ладонин замер: ему хотелось сказать ей несколько неприятных слов, но так как последнее не входило в его привычку, он лишь сжал губы и устало улыбнулся.

Мимо следовали уголовные рыла местного мужского населения. Тошнотворно вонял дым из мини-шашлычной.

Народ, прибывший с дачных плантаций, томился на остановке. Народ с красными пятнами на лице, народ, не переносящий жару и холод, но переносящий специфический запах страны.

— И это — воля, — пробормотал Ладонин, поднимаясь на ноги. — И это лучше, чем тюрьма.