Дыхание

Он скороговоркой ответил нечто бодро-глупое, уже ничего не видя, затем было такси, квартира, скорые приготовления, но в первый раз подвел узел на веревке, во второй раз оказалось, что его тело слишком тяжело и достает ногами пола, вытягиваясь и слишком низки потолки. Сил уже не оставалось. Через полчаса примчался перепуганный насмерть Роберт и они вместе пили водку — до тех пор, пока тот не перестал делать вид, что не случилось ничего особенного. Тогда Алекс ушел спать, валясь с ног от усталости и отчаяния.

Было седьмое января.

Серый «Вольво» оторвался от траурно-возбужденной толпы и развернулся в сторону центральной автострады.

* * *

Кто придумал время? Извини, Мария, риторика… Но прошло всего три дня с тех пор. Сегодня десятое января. Двадцать лет не в счет. Было седьмое. Сейчас десятое. Три дня пропасти. Но не пропал. Хоть ты и любила повторять: «это у тебя пройдет». Как видишь, ты была не права… Откуда ты могла знать, что времени нет.

Бедная девочка. Так и не пополнив свой арсенал из двух истин, с которыми приехала побеждать этот город жертвоприношений. Истина N% 1 (об окружающем мире):

«Ничто не вечно под Луной» (ффух, духота философской кухни, Борхес — Бэкон — Соломон, пересоленный бекон, сколько слез ты пролила на этот кусок мыслительного мяса, далекая от них — да что там, всех, кто бы ни был, тем не менее заставляя себя поверить в их «вековую мудрость», чтобы выжить и не казаться белой вороной, что тебе так и не удалось).

Истина N% 2 (о себе): «Я очень хороша, но мне никто не нужен, поскольку (см. истину N% 1); впрочем, оставив меня в покое, вы можете получить шанс быть завоеванными мною». Естественно (надо добавить), если ты этого захочешь.

Я знал тебя лучше всех. Но как я мог использовать это знание?.. Ты была природой моей жизни. Как ветер.

Ветер не похоронишь. Ты есть, пока есть я… Я родился только что. Тот, прошлый, умер и похоронен под плитой со своим именем. Здесь покоится Бог — неузнанный. О нем забыли, едва он увидел свет. Даже ты, Мари, смогла предложить мне лишь лонгиново копье — и я не смог родиться в проявленном мире, только где — то в мутном Себе.

* * *

Бывает так: просыпаешься за секунду до звонка будильника — и вдруг сам собой всплывает из уходящего сна верный способ решить все твои затруднения. На миг приходят полнота и покой, но раздается трель — и ты встаешь на две точки опоры, и не можешь припомнить спасительный проблеск, и день испорчен с самого начала. Разве не так было в первый день после нашего рождения? Я знаю достаточно для покоя. Мое знание таково, что выбитая в скальной породе нора — лучшее для меня прибежище, но что-то отдаляет, отводит в сторону, и не хватает всего лишь одной искры, чтобы осветить дорогу. Тебе льстило, что отвергнутый тобой мужчина поднялся так высоко или упал так низко, но тебе льстило еще больше то, что ты осталась при своем мнении. Несмешная эта игра сжигала твою душу.

Напрасно ты представляла меня молящимся царем.

Во-первых, я не принадлежу к разряду воинов. Слава Марса — смешная и жалкая. Я сам отправлял на войну убежденных в своей силе и правоте солдат, и я сам утирал им сопли, раненным и бесполезным, по уши в крови и дерьме, и считал трупы тех, кому повезло. Все это вряд ли могло купить меня. Во-вторых, я никогда не медитировал в том анекдотическом представлении, что придумали твои сломленные идеалисты. Медитация — это завоевание. Ты вступаешь будто царь в свою страну, захваченную кликой, словно Одиссей в пьяную толпу женихов, и очищаешь родное пространство. В конце концов ты исчезаешь, ибо все завоевано и нет того, что можно победить. Ты стал ничем, и это означает, что имя тебе — Все, если Все нуждается в каком-нибудь имени. Можно посмотреть на это иначе… Ведь ты растворяешься в победе как солдаты Цезаря, исчезнувшие в покоренных землях, как растворились русские в степях и тайге. У тебя есть только меч и направление, и великая любовь.

Как мало мы понимаем сущность воинов. Не ради ненависти, званий, но только ради окончательной свободы сражались они, и так было задолго до Будды.