Дыхание Голгофы

Только через неделю я созрел для письма. Конечно, я черкнул несколько слов родителям. Само-собой в лучших традициях всеобщей земной благодати и человеческой гармонии. С привычными деталями, так, чтобы комар носа не подточил. Тут помогла Эмма – оказывается по этой части у нее большой опыт. Конечно, если бы я писал сам, то женульке своей уж неприменно б «капнул» что-то из наших воспоминаний с легким интимом, соскучился, поди, но Эмма – эту мою жажду низвела к обычной, затасканной заключительной фразе «Нежно любящий тебя, Гаврош». Одним словом от писания в четыре руки у меня осталось чувство, как однажды в детстве от встречи со слоном в зоопарке. Его было так много, а на ногах почему-то цепи.

Письма отправили первой оказией. Сложным путем через часть. «Оказия» же – прапор из соседней части с дерзкой фамилией Забияко  пообещал в очередную командировку сюда захватить и мою почту из  Союза. И точно, привез через пару недель три конверта. Два от родителей и одно от сослуживца. А точнее от моего водителя Степы Калюжного с подробным описанием боя и гибелью Мохова и уже в госпитале в Баграме смерти ефрейтора Савушкина. (Не дотянул парень). Конечно, я ждал письмишко и от Галины. Но, увы... Впрочем, начальник госпиталя, полковник Андрей Андреевич Белашов, мне, как коллеге, пообещал предоставить возможность иногда пользоваться своим служебным телефоном. Но это по мере выздоравливания (когда начну ходить) и, разумеется, в допустимых пределах. Галине я все-таки сообщил о том, что ранен и нахожусь в госпитале в Ташкенте.