Дыхание синего моря. Записки о работе на круизном лайнере, суровых буднях и необычных приключениях

Ночное небо было усыпано золотистыми звездами, словно яркое покрывало. Неожиданно одна из них сорвалась и упала прямо в сердце бескрайнего черного моря. Я загадала свое желание. Но ему суждено было сбыться совсем в другое время и совсем в другом месте.

На следующий день я вновь поднялась на девятую палубу и с замиранием сердца стала наблюдать за морем. Первые крупные капли дождя упали мне на плечи, и я поспешила уйти с открытой палубы. Море отвечало грозному настроению неба – сначала спокойно, легкими волнами, а потом, словно устав успокаивать небо, обрушилось на него с обидой. Корабль стало сильно качать из стороны в сторону.

В ту ночь я так и не смогла сомкнуть глаз. От сильной качки кружилась голова, а вещи периодически падали с полок и со стола. В мыслях вихрем проносились моменты красивой истории, длившейся три месяца. И сменяющий эти кадры внутренний голос, нежно и ласково открывающий мне правду о том, что мне казалось сказкой.

Это не могло быть любовью. Любовь – это свет, счастье и сладкая дрожь от прикосновений. Это не уходящая с лица улыбка и огромное распахнутое для всего мира сердце. Это чувство наполненности и нескончаемой радости. Любовь и свобода – понятия неразделимые. А мое чувство слепой привязанности билось в сердце, как птица в клетке, которой никто не давал свободу полета.

Любовь – это крылья, а привязанность – это тяжелые цепи, не дающие взлететь. Любовь – это свобода и принятие, а привязанность – это рамки и ограничения. Любовь – это отдавать, а привязанность – забирать. В любви дышится полной грудью, а в привязанности чувствуешь на шее удушливую веревку. С каждым днем разлуки мне открывалась правда, которую я не видела рядом с ним. Правда, которая ранила меня больше, чем тысячи километров между нами.

Семь дней в океане

Атлантика в те хмурые октябрьские дни была не рада крошечному кораблю, пересекающему ее бескрайние просторы. Лайнер качало из стороны в сторону несколько дней подряд. На открытые палубы запрещалось выходить, а у каждой лестницы были развешаны пластиковые пакеты на случай недомогания. Когда мой домашний запас белых таблеток «авиа-море» подошел к концу, я спустилась в медицинский пункт.

– Милая, все таблетки давно закончились, – сочувственно сказал колумбийский врач.

Он присел рядом, померил мне давление и пульс и рассказал про два секрета борьбы с морской болезнью – самомассаж и дыхание. Массаж точки под мочкой уха помогал мне справляться с приступами тошноты и головокружения. А осознанное глубокое дыхание помогало сконцентрироваться на моменте. Когда мне становилось плохо, я останавливалась, отключала все мысли и начинала медленно дышать животом – так, как это делают маленькие дети.

Были часы, когда игровые столы закрывались из-за того, что разноцветные фишки и карты разлетались в разные стороны. В ресторанах бились тарелки, а по кораблю были разбросаны потерянные вещи. Многие пассажиры отлеживались в своих каютах, но были и те, кто не обращал на качку никакого внимания.

Там, посреди бескрайнего синего океана, я отчетливо начала чувствовать время. Я почти физически ощущала, как тикают минуты и часы моей жизни. Бушующий океан помог мне прочувствовать ценность крошечных, как песчинки, моментов. Удивительно, но, проводя жизнь в море, я забывала, что жизнь и есть море – с такими же штормами и ураганами. Но за каждым штормом всегда наступает затишье. Море, как и жизнь, устает гневаться и возвращается к привычной тишине и покою.

Когда корабль причалил к Восточному побережью США, я была вымотана бессонными ночами и постоянной качкой, бесконечным ожиданием сообщений от Августо и ураганом мыслей о прошедшей истории любви. За долгую неделю без сна, в плохом самочувствии и в постоянном ожидании, я прошла все эмоции – от жгучей ненависти до бессилия и равнодушия. Обрывки фраз и мыслей о кубинском мужчине кружились вокруг, словно кристальные снежинки. Еще никогда мне не было так холодно, как в том вечном лете. Мелодия нового языка

Оставшийся за спиной Майами, с просторными торговыми центрами и уютными кофейнями на пляже, веял прохладой. А в душной Латинской Америке жара накрыла сразу при выходе с корабля.

Официальным языком на корабле был английский. На родном языке со своими коллегами разрешалось говорить только в зонах экипажа и никогда при гостях. В свой первый месяц работы я услышала историю про филиппинца, убирающего каюты. Он выругался при госте на своем языке, но с улыбкой, чтобы пассажир не понял смысла сказанных слов. Но тот гость знал тагальский. Он пожаловался, и эмоционального филиппинца выслали домой.

Когда корабль причалил к берегам Латинской Америки, английский по-прежнему оставался главным языком среди экипажа, но с гостями стал преобладать другой – испанский. Жители Панамы и Колумбии почти не разговаривали на самом популярном в мире языке.