Дым и Дух

Они стояли позади всех, так что Сэндис приподнялась на носки, чтобы лучше видеть, пока Рон считал на полу плитки, а в храм поспешно входили опоздавшие. Протопресвитер затянул заученную песню про милосердие, чистоту и прочие добродетели, за которые пилигримы, даже прибывшие из Дрезберга, будут непременно вознаграждены. Но вот духовное наставление, показавшееся Рону бесконечным, подошло к концу, протопресвитер отступил в тень, и его место заняли два обычных пресвитера. Они разделили паломников на две группы, и Рон, чтобы не плестись в хвосте, подхватил Сэндис и рьяно устремился вперед. Он ведь не хотел получить пулю в спину.

– Когда мы выйдем отсюда, натяни капюшон, – буркнул он на ухо Сэндис, и она в мгновение ока сникла, побледнела и сжалась от страха.

Рон покачнулся: «Неужели еще секунду назад она была… счастлива? Неужели она, как и все, развесила уши и, не поморщившись, проглотила эту церковную жвачку? Несмотря на все, что с ней сотворили?»

Он вздохнул и вскинул голову. «Ну, ничего. Вскоре ей откроется истина».

✦ ✦ ✦

Долгий путь к Лилейной башне прошел на удивление спокойно. Ни оккультников, ни полицейских, ни даже опостылевшей проверки личности. Хотя Лилейная башня высилась по ту сторону городской стены, она считалась частью Дрезберга, и граждане столицы могли беспрепятственно посещать башню и покидать ее, не подвергаясь придирчивому осмотру. А вот вздумай они прогуляться за пределы города по иной надобности, без кипы документов и скрупулезной проверки тут бы не обошлось. Ноги Рона гудели от затяжной прогулки, зато обшлага брюк запылились так, что привели бы в восторг самого взыскательного пастыря, охранявшего священные врата.

Когда они наконец достигли Лилейной башни, живот Рона подвело от голода. Семь ярусов башни, возведенных из гранита и кварца, громоздились друг на друга, будто слои пирога. Башня напоминала цилиндр, хотя и несколько суженный сверху. Арочные окна делали ее похожей на кружевную накидку. Изнутри лилось женское пение.

У Рона затекла шея – казалось, шейные позвонки расплавились и превратились в неподвижно застывший столб. Он опустил глаза долу. Ссутулился.

– Рон? – обеспокоенно шепнула Сэндис.

Он молча качнул головой.

Они приблизились к двери. Все повторялось, как в дурном сне. Никто особо его не осматривал, лишь скользнул взглядом по обшлагам брюк. Стоявшая у дверей сестра-подвижница бормотала что-то ласковое и ободряющее каждому проходящему мимо нее богомольцу. Рон пропустил ее слова мимо ушей.

Внутри башня блистала омерзительной белизной. Надо же, он ничего не забыл, хотя честно пытался. Он помнил, что при входе надо разуться. Помнил мягкость ковра под ногами. Помнил здоровенный папоротник посреди круглой гостиной, неимоверно вымахавший за эти годы. Рон скривился: поддавшись очарованию места, он вместе с Сэндис и другими паломниками глазел, раскрыв рот, по сторонам.

Наконец они добрались до тесного холла с разбросанными на полу подушками. Рон и Сэндис уселись на них позади всех, спрятавшись за спинами соратников-пилигримов. Ничего не изменилось, ни на йоту. Сейчас появится церковник и примется талдычить о важности паломничества и о том, как все начиналось. Эта история у Рона в зубах завязла, и он, пока протопресвитер разливался соловьем, копался в своих мыслях. Надо как-то отделиться от основной группы. Не прямо сейчас, но и без лишней канители. Если они хотят поговорить с Ангеликом с глазу на глаз, без посторонних…

– Рон? – шепнула Сэндис.

Не глядя на нее, он отрывисто бросил:

– Держись рядом.

Когда с проповедью было покончено, священник мановением руки приказал пилигримам подняться и повел их к лестнице. Да-да, той же самой лестнице. Правда, голубые ковры, что вроде бы устилали ее раньше, исчезли, и теперь пилигримы поднимались по ладным мраморным ступеням. Ковры отдали в чистку или Рона подвела память?

Голова его затрещала от боли. «Снова проповедь? Сколько еще? По одной на каждый этаж? Что ж, в этом есть смысл: подъем на самый верх к Ангелику как бы символизировал собой вознесение к Богу, ну или хотя бы к Его Божественным устам… Ну да, так оно и…»

Сэндис подпрыгнула, дернув его за рукав. Рон мгновенно напрягся, но вокруг все дышало спокойствием и миром: и картины, и цветы, и проходивший мимо священник. Служитель церкви, обескураженный столь бурной реакцией Сэндис, удивленно приподнял бровь, но затем коротко кивнул Рону и удалился.

Сэндис с размаху вжалась в бок Рону, чуть его не опрокинув: молящиеся женщины в распахнутой настежь часовенке, мимо которой они как раз проходили, заставили ее отшатнуться, как черта от ладана. Миг – и она бы влепилась в мраморную колонну.

«Да в чем дело?» – зашипел было на нее Рон, и вдруг его озарило. Ну и осел же он! Только вчера он узнал, кто она такая, а сегодня напрочь позабыл, с каким огнем приходится играть Сэндис. Ей, богопротивному вассалу! Воплощенному греху! Пронюхай здесь кто-нибудь о стигмах на ее спине…

Яснее ясного – она напугана до полусмерти, а он идет себе и в ус не дует.