Дым и железо

Первое, что потребовали стражники, когда Халила пересекла порог серапеума, – это отдать пистолет, разумеется; разумеется, она ожидала этого. Однако она не ожидала увидеть столько устремленного на нее оружия – десяток, по ее расчетам, хотя это было лишь то, что она успела заметить, – и Халила тихо стояла с поднятыми руками, пока ее обыскивали так тщательно, что даже Глен бы позавидовала. Профессор Мурасаки все происходящее проигнорировала и направилась к широкому, замысловато инкрустированному деревянному столу, за который села в резное деревянное кресло рядом с полкой, где на цепи лежал огромный Кодекс.

Запах здесь выбил Халилу из колеи, и на мгновение она ощутила беспомощную тоску. «Книги». Хрустящий, ненавязчивый аромат страниц витал в воздухе так же уверенно, как запах ладана. Вестибюль был большим и походил на круглый природный пузырь. Его венчало гигантское голубое изогнутое окно с серыми вкраплениями, которые вились спиралью, как дым. Великолепно и странно. Весь этот серапеум был восхитителен.

«Я не могу позволить им его уничтожить. У нас и без того слишком мало пищи для души».

– Все чисто, – сказал солдат и сделал шаг назад. Он был молодым человеком с блондинистыми волосами, на голову выше и в два раза шире, чем сама Халила. В отличие от злобного мужчины в Филадельфии, он не стал настаивать на том, чтобы Халила сняла хиджаб, однако, опять же, Испания была очень космополитической страной, где исламская культура внесла свой вклад и в искусство, и в архитектуру, и в местную кухню. Здесь Халила чувствовала себя куда более уютно, чем когда-либо в лагере поджигателей.

– Это та, что с силами скрывателя? – поинтересовалась темнокожая женщина в библиотекарской мантии. Голос ее звучал встревоженно, и она держалась вдали, за оружием. «Как будто я кусаюсь», – подумала Халила.

– Нет, у меня нет сил скрывателя, – сказала она. – Скрывательницей является моя подруга Морган Холт, и ее увезли в Железную башню в Александрии. Профессор Вульф, как мы полагаем, в тюрьме и ждет казни. Вам нет причин меня бояться. Я пришла лишь поговорить.

– О чем? – Кто-то другой вышел из тени: высокий мужчина со шрамами и поразительно рыжими волосами, которые были очень коротко подстрижены. Один из шрамов шел белым хребтом по левой стороне его головы. Он не был библиотекарем; на нем были библиотечные броня и униформа, а также командирская накидка. – Потому что, если вы пришли, чтобы попросить нас сдать серапеум испанцам, которые его разворуют, вы очень наивны.

В том, что он сказал, было что-то похожее на подводку к началу переговоров, поняла Халила. Он не стал сразу же осуждать ее и приказывать взять под арест. «Он готов слушать».

Как и профессор Мурасаки. Тяжесть от сложившейся ситуации вдруг поднялась с плеч Халилы, заставив замереть, и она на секунду умолкла, приводя в порядок мысли. «Думай. Чем можно убедить этих двух совершенно разных людей?»

– Я никогда не бывала здесь раньше, – сказала Халила. – Ни в Испании, ни в Кадисе, ни в этом серапеуме. Однако, как только я ступила сюда, серапеум показался мне родным. Как дом. Я гляжу на вас и не вижу врагов. Я вижу тех, кто ценит то, что я делаю: сохраняю и распространяю знания. Радость открытий и честь покровительства. Вы являетесь Великой библиотекой; вы ее сердце и душа, дух и кровь. И я скорее умру, чем стану смотреть, как вы и это место будут осквернены, если смогу все предотвратить.

Никто ничего не ответил. Никак не отреагировал. И Халила закрыла глаза.

– В сердце того, что мы так любим, есть гниль, – продолжила она. – Дело не в знаниях и в их сохранности. Дело в концепции того, что только мы можем решать, что стоит того, а что нет, что такое прогресс и нужен ли он. Тысячи лет архивариусы говорят нам, что есть только то, что у нас есть. Однако это неправда. Я видела. Я знаю. – Она повернулась к Мурасаки, чье лицо приобрело суровые, постаревшие черты из-за света, льющегося сверху. – Вы знаете поэтессу Мурасаки Хироко?

– Не знаю. Такой поэтессы не существует.

– Однако она существовала, – мягко возразила Халила. – Я видела манускрипт, профессор. Она писала поэмы своей подруге, но та была замужней женщиной, и в те времена курия сочла подобное недостойным распространения. Когда поэтесса выразила протест, ее начали принуждать уничтожить свои труды. Она отказалась и написала еще больше поэм, требуя отмены цензуры Великой библиотеки. Я их прочла. Они гнили в Черных архивах. Если вы о ней не слышали, то это потому, что она была просто… уничтожена.

Халила заметила, как растет напряжение – не то, которого она добивалась.

– Бред, – сказал рыжеволосый капитан. – Черных архивов не существует, это сказка, придуманная, чтобы пугать детей и увлекать чокнутых любителей конспирологии.