Дымчатое солнце

Скловского многие справедливо считали глубоким. Но его мудрость не произрастала на личное, духовное, а охватывала внешние, земные проявления ума – политику, экономику, даже культуру. Был он до революции типичным сыном своего клана, времени и века несмотря на то, что все кругом всегда убеждены, что зрят шире и не поддаются влияниям среды, когда прямо из нее и произрастают. Неповоротливый консерватор вовремя понял, что долго так не протянешь. Он шкурой почувствовал, на чьей стороне сила. Распил страны казался ему идиотизмом, особенно смеялся он над теми, кто верил той или другой стороне, но все же и его симпатии перешли на зубоскалых большевиков. Невозможно было не поддаться этой смахивающей все стихийной силе. Сколько лет твердили про приличия, бога… Как это опротивело, учитывая новые открытия и прогресс, а в Российской империи все катилось по накатанной, словно застряла она в восемнадцатом веке. А теперь все оказалось смытым и свободным, можно было заново разрисовывать чистый холст, что все с упоением и неумением делали. Он презирал толпу, ненавидящую чуждый лагерь. Не мог не презирать, хоть и признавал, что для страны это вновь, нет опыта обмана, что нельзя просто во всем обвинять безграмотных людей и этим ставить себя выше. Впрочем, мыслей своих вслух Виктор не высказывал, что и стало его главной проблемой. Дети понимали его буквально, считая однобоким, и, ненавидя, преклонялись, во многом мыслили идентично с ним, полагая, что мысли эти синтезировали сами, не признавая влияния отца на себя. С женами же он вел себя так не из садизма, а из глубокого убеждения, что есть в жизни вещи и поважнее бабских хворей.

Всех критиковать и считать животными и только себя правым и высоким казалось так изъезжено, что эстетство Виктора Васильевича восставало против этого. Осуждать всех – быть самовлюбленным. Скловский же и спокойно смотрел на чужие несовершенства. Он любил вести долгие мало понятные слушателям монологи, не брезгуя поделиться накипевшим за столько лет бесценного опыта служения новорожденному государству, которое по первой не знало, что делать с собой:

– Вот сейчас приводят в пример, что все талантливые поэты против СССР, это оппозиция. И даже те, кто одобрял революцию, потом все равно отошли… Но они стали бы в оппозицию во всех возможных раскладах просто потому, что это предназначение творца – нещадно критиковать любое проявление несправедливости, которые неизбежно рождает любой стой. Идеального по определению быть не может. Это и двигает искусство, дает ему щедрую пищу для обсуждений и споров. Но ведь так всю историю было – выдающиеся личности всегда при любых обстоятельствах критиковали общественный уклад и как его законодателей власть. Живи творцы наши современные во времена Пушкина, вели бы себя так же, насмехаясь над Палкиным. Не понимают эти хулители, что Сталин или ему подобный, возможно, пришли бы к власти и в случае проигрыша большевиков. Потому что авторитарные личности всегда возникают после великих потрясений, чтобы подобрать страну после побоищ и попытаться спасти то, что еще осталось. Наполеон чем не пример? Но нет, его появление считают лишь заслугой строя, как будто Ленин не предостерегал партию его не выдвигать. Суровые времена требуют суровых решений и мер. Хотя те, кто в лагерях, имеют полное право порицать его, их это законное право, их жизнь искалеченная. Но сам ведь коммунизм как идея предполагает преобладание общественного над личным, а обществу очень полезен их труд в ссылке. Во всем этом своя четкая, хоть и вопиющая для кого-то логика. С ходом истории их благополучно забудут, как забывают всегда безымянных и смятенных огромной преобразовательной рукой. Что власти до винтиков? Так всегда было, не только теперь. А грабили и убивали и красные, и белые, и зеленые, мне непонятны до сих пор эти споры, на чьей стороне правда – да не на чьей! Нечего делать проигравших святыми только потому, что они не одержали победы. Словно нет у нас насущных проблем и надо обязательно выбрать какую-то сторону баррикады. А ее не может быть, все напортачили и страну развалили, причем белые куда больше своим попустительством. Они абсолютно выродились, а первый и самый наглядный пример – царь батюшка, за которого в феврале были лишь самые отсталые. В этой войне не было героев. Дворяне безынициативностью, дряблостью, большевики террором, необузданной жаждой крови отличились и дискредитировали себя. Вершили грязно, не думая о людях и потерях. Но, надо отдать им должное, большевики, вернее, их атаманы, были смелее, увереннее и организованнее. Что толку одних выгораживать, а других унижать? На своем примере я это доказал, был и тем и другим успешно. И никому не верю. Разве что красных уважаю больше, победили они закономерно.