Дымчатое солнце

Что до Сталина… Ему выпала тяжкая доля, тяжелейшая ноша, смутное время – отовсюду ждать реального, а не выдуманного врага, причем не только за рубежом, но и внутри, у себя под носом. На кону стоял выбор – потерять страну, отдав ее на разграбление и новые войны, либо дать вождю вершить. Ему приходится усмирять чересчур разгулявшийся от революции народ, необразованных мужиков, которые думали в двадцатые, что всех могут грабить и убивать безнаказанно. Усмирял он усмирял, но увлекся. После революции всегда должен прийти к рулю такой лидер, чтобы не обратить страну в окончательную анархию. На Руси анархия – это лишь разбой и больше ничего. Где бы мы были без Сталина? И были ли вообще? Но лидер тоже человек, сломаться ему ничего не стоит, какой бы он ни был силы. Это проклятье власти, да никто добровольно из рук ее не выпустит – слишком глаза застилает. Пройдет время, все эти крики устаканятся, люди поймут. Мне даже жаль его немного, ноша эта слишком тяжела для смертного, но да откажется ли кто-нибудь от культа личности, обманчивого сознания собственного могущества, власти над умами и сердцами? По нему отлично можно проследить, как разъедало его и без того не слишком гуманную натуру, в кого он превратился со своей ухмылкой и беспощадностью в глазах. Это разъедает, но пьянит. В итоге он и стал жертвой, сожрал изнутри свое человеческое, не видя в подписываемых документах на расстрел души, а не помеху. Но чего бы он добился милосердием? Его есть за что ненавидеть, но заслуги этого человека навсегда переживут его зло. Петра Первого тоже ненавидели современники. Кто помнит этих современников теперь и что полезного они сделали? Может быть, основали Петербург или вывели страну из мрака к просвещению путем тех же самых жертв? У тех, кто не попал в лагеря, было за что его любить. Кто попал – ненавидеть. Но кто бы ни касался Сталина и как бы справедливо не порицал или не восхвалял его, он будет по сравнению с ним не более чем мошкой, причем во всех смыслах. Наверное, большевики так всех заботят потому, что им удалось невозможное. Пока те, кто стенает сейчас о своей роковой участи, сидели в своих апартаментах и кидали картишки. А теперь они ноют в печати и просто так везде и повсюду, поднимая ил.

Его противники не упоминают, что стал он таким во многом из-за потребности защищать страну и от внешнего врага. Но это чистейшая правда. И прежде чем тянуться на запад, стоит подумать, что они отнюдь не собираются кормить нас с ложечки, и прежде всего Гитлер. Они мечтают лишь перебить нас и завладеть нашими запасами, причем не только Германия, но и весь мир. Вот уж о чем пропаганда явно не врет. Никому мы не нужны, мы всем поперек горла. Других они используют, чтобы показывать себя благодетелями, но с нами этот номер не пройдет – слишком многое на карте. Так они поступают, только тщательно взвесив выгоды для себя.

Женя, будучи свидетелем подобных опусов, стойко молчала.

26

На кухне Скловских поздней ночью горел свет. Влада уже покинула отчий кров, уехав на курсы медсестер, чтобы затем ринуться в открытый Космос – на побоище. Скловский отговаривал дочь, заверял, что о войне она только понаслышке знает, но Влада в упрямстве и сознании, что справится, не слушала отца. Ему пришлось уступить, что было не в его натуре. Переворачивающиеся в калейдоскопе события последних дней отразились и на нем – он притих. Как-то скомкано начал говорить, словно ни в чем – ни в своей силе над другими, ни в благополучном исходе уже не был уверен. И вот теперь, через ничтожно короткий срок после отбытия дочери, и Женя взяла слово:

– Поеду в Ленинград к бабушке. Москву все равно эвакуируют.

– Ленинград не в лучшем положении, его первым могут захватить как раз! Это все равно, что из тыла ринуться прямо в пекло, – ответил Скловский, полагая, что после этих слов дикая идея жены будет снята с обсуждения.

– Плевать. Все равно отсюда уеду, ты ведь сам собирался убираться!

– Да, но вглубь страны, что более логично, а не на границу с Финляндией.

– Не могу бросить бабушку на произвол судьбы.

– Женя, это безумие – ехать в Ленинград, когда на него фашисты так зубы скалят! – повысил голос Скловский.

Женя не подняла взгляда из полутьмы комнаты.

– Бабушку я телеграммами оттуда не выманю, человек там всю жизнь прожил. Для нее это все равно что Родину предать. Да она смеется в ответ на мои просьбы приехать к нам, пойми! Я только лично ее смогу убедить, тем более столько не виделись!

– Ехать туда нельзя, сумасшедшая! У города почти военное положение, в пору массовые эвакуации проводить, а ты на верное заклание стремишься!

– Мне плевать, понятно?! Поеду, ты меня не остановишь! А сам катись к себе на Урал в тепленькое местечко. Сейчас, война, пойми! Люди гибнут! Пора немного задуматься о ком-то кроме себя.

– По мне, – холодно отозвался Скловский, – так тебя вполне устраивала моя забота о семье.

– Материальная забота, Витя! А ты хоть раз спросил, что у нас всех в головах творится?