Привычная, но чем-то измененная жизнь постепенно входила в свою колею. И хоть Женя была порой беспричинно грустна и задумчива, Владимир, почивающий на лаврах, ясно видел, что положительные эмоции в ней преобладают. Привыкнув к непрекращающемуся сумраку, Женя последствия войны переносила легче, чем если бы до нее все было безмятежно. Сама того не заметив, она закалилась, укрепилась и начала мало-помалу возвращаться из вечного темного кошмара. Иногда она начинала смеяться, испытывать удовольствие от скудной еды, а потом как будто вспоминала, что не имеет на это права. К счастью, и это улетучивалось.
Она стала обязательным атрибутом светлых летних вечеров, которые они проводили на улицах и в раздробленных запустением парках. Им пока не на что было купить сладостей, да и никто особенно не стремился их продавать. Рядом с ними активно восставала и росла разрушенная Москва. Производство по всей стране еще не вошло в предвоенную мощь. Владимир был так благодарен, что в опустошенном незримыми смертями стольном граде есть человек, с которым он может просто поговорить. В то время большее было излишеством.
Однажды Владимир возвращался с работы пешком, упорно шагая ненавистные метры, когда гнали вперед лишь усталость и голод. Начинала болеть голова от недостатка подпитки. Гнеушев заметил на набережной плачущего ребенка, совсем крошечного – не старше двух лет. Нахмурившись и оглядевшись, он попытался отыскать следы его родных, но кругом было опустошающе чисто. Он приблизился к крошке, ругаясь про себя так, как виртуозно научили его на фронте. Сейчас бы в чистоту обустроенной уже квартиры… Но оставить кроху нельзя. Ребенок был откровенно запущенный и чумазый, неопределенного пола – в типичной самотканой рубашонке.
– Ей! Чаго стал возле дитяти?!
– Это вы мне, мамаша нерадивая? – поразился Владимир, ожидая самобичевания и благодарности.
Неприбранная явно изможденная женщина еще тихо огрызнулась, так что он не расслышал, и поспешила прочь.
– Очень приятно, – пробурчал Гнеушев и поплелся домой с тяжелым сердцем. Но краем глаза ощупал дом, в котором скрылась чудная дама, и неосознанно взял его себе на заметку.
На следующий день он вновь шел тем же маршрутом. Ребенок пасся уже на грязном дворе, испещренном птичьим пометом и разбитыми бутылками, воодушевленно ковыряясь в грязи. Построение словно вросло в землю, и везде пахло дном жизни. Когда Владимир подходил с твердым намерением поднять ребенка с земли и не дать ему заболеть от грязных рук, проведать малыша вышла другая, не вчерашняя, женщина. Сурово оглядев чужака, она повернула обратно.
– Не так быстро, уважаемая! – прокричал Владимир и ускорил шаг.
– Что надо? – ответила женщина грубым озлобленным голосом, посверкивая поверх щек желтыми глазками.
– Объясните мне, почему ребенок всеми брошенный ковыряется в грязи?
– Да не мой это, – вмиг подобрев и испуганно глядя на незваного гостя (вдруг нажалуется), ответила толстая женщина. – Соседки!
– Так приведите соседку!
– Так слегла она. Видать, помрет.
– А ребенок?..
– Нетрудно догадаться. Будь родные, забрали бы дитятю.
Владимир ткнулся взглядом в нежную мордочку человечка, смотрящего на него с довольным интересом и подумал, что малыш явно развит несмотря на условия, в которых находится.
26
Поздним сентябрьским утром выходного дня Евгения открыла дверь незнакомцу и в первые минуту испугалась, не связано ли это с арестом Виктора. Все же родня, жена, пусть и бывшая… Не выгонят ли, не привлекут?..
– Я за женой приехал, – просто, без угроз и истерик сказал посетитель обомлевшему Владимиру, встретившему его в гостиной.
Женя, поняв, кто перед ней, не сразу смогла закрыть отнявшуюся от верхней губы челюсть.
– За какой женой? – смог, наконец, выдавить Владимир. Если бы к нему в дверь постучал призрак Троцкого, он и то не был бы так поражен.
– За Дарьей, за какой еще? – уже раздраженно парировал Макс. – Другой у меня пока не было.
– Думаю, вам лучше будет пройти в библиотеку, – промямлила Женя, борясь с накатывающей улыбкой.
Оставшись наедине, мужчины продолжали, даже не садясь.
– Послушайте, – миролюбиво начал Максим, стараясь изо всех сил. – Я вас не виню, это Дарья была несвободна, а не вы. Но все это зашло слишком далеко. Знаете, когда заботишься о женщине, хочется продолжать это. И великодушно упустить предательство.
– Все это, конечно, верно, – Владимир, наконец, пришел в себя от изумления. – Но почему вы решили, что ваша жена со мной? Она оставила меня прямо перед моим отъездом сюда.
Теперь настала очередь Максима вылуплять глаза.
– Она не здесь?!
– Увы. И вообще очень странно, что вы не знаете, где она. Мне она сказала, что допустила ошибку, что выбирает вас и прочее в том же роде, что обычно говорят отвергающие женщины неугодным любовникам.
Наступило недоуменно молчание. Наконец, оба поняли, что произошло.
– Ловко же нас обули, – первым разбудил молчание Максим и от души рассмеялся. Владимир последовал его примеру.
– В общем-то, – озадаченно покусывая губу, протянул Максим, – она всегда была взбалмошной…