Джалита

«Письмо, которое привело меня в Ялту, касалось событий довольно давних. Первый секретарь горкома комсомола Юрий Никульшин с неохотой говорил о них. Другое дело — вообще жизнь города, планы работы горкома, занятия комсомольского актива. Об этом он рассказывал с удовольствием.

Но, знакомясь с внушительными планами и протоколами, я всё-таки не могла не думать о том письме… Его прислал в редакцию комсомолец Евгений Инзубов.

Недавно бюро горкома решало, дать ли ему рекомендацию в партию. И отказало ему в этой просьбе, объявив «политически незрелым человеком».

Женя Инзубов одиннадцать лет в комсомоле. Он всегда был активистом, избирался в члены горкома, работал внештатным инструктором. О его «политической зрелости» члены бюро судят, как выяснилось, на основании единственного случая: в мае прошлого года Женя выступил на пленуме горкома с критикой Юрия Никульшина.

Да, это выступление было резким. Инзубов говорил о недопустимой грубости Никульшина, о неоправданно частой смене кадров в горкоме. Он обвинял Никульшина в чёрствости, равнодушии к людям. Он приводил многие факты, называл фамилии.

Дважды специально созданные комиссии, в которые входили работники Крымского обкома комсомола, проверяли эти факты. Я знакомилась с материалами проверки. Выводы были осторожными: частая смена аппарата оправдывалась «повышенной требовательностью к работникам», некоторые фразы Никульшин говорил «не в той обстановке», некоторые примеры «не подтвердились». Однако основная мысль выступления, которую, собственно, и иллюстрировали приведенные факты, признавалась верной: да, Никульшин груб, высокомерен, он не терпит критики, не прислушивается к замечаниям. На это ему было указано при проверке.

Со дня того пленума прошло больше года. Никульшин остался первым секретарём. Общее мнение: он во многом изменился, стал внимательнее, сдержанней. Значит, критика пошла на пользу. Значит, именно такая встряска, такая резко сказанная правда нужна была Никульшину, чтобы он задумался.

Однако с первых слов Никульшин заявил мне: Инзубов — «клеветник и дёгтемаз», его выступление на пленуме — «вредная политическая ошибка». После пленума Инзубов был бесповоротно отстранён от всех дел организации, выведен из членов горкома.

Действительно его речь на пленуме была излишне запальчивой, и в этой запальчивости он кое-что «перегнул», использовал пару непроверенных фактов. Но самое его выступление и было призывом к такой проверке, объективной и беспристрастной.

И горячие аплодисменты зала, и результаты проверки, и сами объективные изменения, которые произошли за этот год, подтверждают: сказанное Инзубовым не было клеветой, оно было обоснованным, имело реальную почву. Как член горкома он хорошо знал настроение активистов, видел обстановку в горкоме. Всё это вызывало у него тревогу. Он не шептался по углам, не писал анонимок, а вышел на трибуну, избрав самый честный способ сказать своё мнение. Он полностью отвечал за свои слова, понимая серьёзность обвинений. Разве так действуют, в нашем понимании, кляузники?

Из разговоров с Никульшиным я поняла следующее: его возмутило не столько содержание выступления, сколько сам факт открытой критики его, первого секретаря. Он не мог простить, что против него выступил рядовой член горкома, скромный работник книготорга, от которого ждали запланированного второстепенного доклада о пользе книгораспространения. И выступил на городском пленуме, где собрался цвет актива! Вот в чём видел Никульшин основной вред и проявление этой самой «политической незрелости». Вот что дало ему основание обвинить Инзубова во всех грехах — и в действии исподтишка, и в подлости, и в корысти.

Какая-то недоговорённость сопутствовала моему стремлению разобраться в этой истории. «Да, у Никульшина есть недостатки, но…», «Да, мы знаем о его отрицательных чертах, но…» — примерно так отвечал на мои вопросы первый секретарь Крымского обкома комсомола Иван Ступицкий. Он согласился, что в рекомендации Инзубову отказали без оснований, хотя заметил, что «вообще этот Инзубов желчный человек…» Ступицкий заверил, что с рекомендацией они «исправят», и намекнул о нежелании касаться событий в Ялте.

— Надо, чтобы Никульшин работал, — с ударением произнёс он. — Понимаете?

В этом «понимаете» был гипнотизирующе непонятный оттенок. Но ведь редакция вовсе не ставила своей целью добиваться снятия Никульшина и не собиралась зачёркивать его заслуг. Так же, кстати, как не хотел этого и Инзубов. Интересно, что в ходе проверки члены комиссии больше всего интересовались «целями», которые он преследовал. Личные цели понять, очевидно, проще, чем беспокойство за общественное дело, искреннее желание вскрыть недостатки. До сих пор Никульшин недоумевает: «Не понимаю, что я ему сделал…»

А недоумение это возникает потому, что в критике не видят того, чем она должна являться на деле — средством борьбы с недостатками. Критическое выступление, пусть резкое, в общем-то, явление нормальное, даже необходимое. А тут оно стало событием скандальным, чрезвычайным, из ряда вон выходящим. В чём же дело? Откуда такое мнение? Из страха, что критика с трибуны непоправимо компрометирует человека, подрывает его авторитет?

Пожалуй, работниками обкома комсомола двигала именно забота о «подорванном» авторитете Никульшина, когда в ходе проверки они всячески старались встать на его защиту. По выводам комиссии получалось, что все активисты «хорошо» отзывались о Никульшине. Члены комиссии столкнулись и с противоположными мнениями, но эти мнения на окончательное решение не повлияли. Во время разбора в республиканской газете появилась статья, резко критикующая Никульшина. По ней тоже не было принято фактически никаких мер. «Клевета», — говорит о ней сам первый секретарь. А между тем статья признаётся справедливой даже сторонниками Никульшина.

Можно быть уверенным, что Юрий Никульшин отлично знает Устав комсомола. Устав говорит об отношении к критике ясно и недвусмысленно и вовсе не даёт право толковать это положение «применительно к обстоятельствам». В решениях ХV съезда ВЛКСМ сказано: комсомольским организациям следует последовательно развивать внутрикомсомольскую демократию, развёртывать принципиальную критику и самокритику. Без сомнения первый секретарь горкома знает и это.

А как обстоит на деле? После пленума был наказан не один Инзубов.

На отчётно-выборной конференции, которая состоялась через несколько месяцев, из состава горкома были выведены именно те, кто когда-либо критиковал Никульшина. Это бывшие члены бюро горкома Валерия Лосинская, Юрий Кононцев, Людмила Пяткина, бывшие работники горкома Елена Соболева, Юрий Губанов и другие. Конечно, можно и это объяснить «повышенной требовательностью». Однако такое совпадение наводит на грустные размышления.

Разумеется, не всегда легко определить, действительно ли человек слабо работает или просто он «не сработался», не пришёлся по душе кому-то. В таких случаях от ошибки, от несправедливости предохраняет совет с коллективом, контроль самих комсомольцев, а не просто чьё-то субъективное мнение.

Совсем недавно по настоянию Никульшина из горкома ушёл инструктор Виктор Буряковский. «Профессионально непригоден», — заявил о нём Никульшин. Что ж, бывает. Но ведь Буряковский не был в горкоме случайным человеком. Молодой архитектор, он долго работал первым внештатным секретарём (заметьте, первым!) и проявил себя так, что ему предложили перейти в аппарат. Однако не успел он проработать в горкоме и года, как уже вывод: «Профессионально непригоден».

Не так давно была уволена Оля Кудинова, заведующая сектором учёта. Её, бухгалтера по образованию, на этой должности заменил сейчас бывший электрик Ю. Кнышенко. Какими профессиональными соображениями руководствовался горком в этом случае? Я разговаривала с Олей. Она сказала, что не хотела уходить из горкома, и единственная её «вина» в том, что она несколько раз не согласилась с замечаниями Никульшина, считая их неправильными.

Показательно и то, что сегодняшние работники Ялтинского горкома единодушны с первым секретарём в категорическом осуждении поступка Инзубова. Инструктор В. Кацыка и заведующий отделом Ю. Меньшиков наперебой старались очернить Инзубова, представить его в моих глазах человеком мстительным, склочным. Меньшиков даже привёл случай, когда Инзубов написал на него «пасквиль». Познакомилась с этим стихотворением. Действительно посвящено Меньшикову, но ничего общего с пасквилем не имеет. В нём он пишет, обращаясь к Юре, как к автору стихов о революции:

 Ты кричишь: Дай приказ, Революция!
 Для тебя я смогу, всё смогу!
 Ну, сумей свою душу куцую
 всем раскрыть и столкнуть на бегу.

Ну, сумей взять другое оружие

 и лицом повернуть к врагам.
 Ведь без этого ты не нужен ей
 Революции, что была.

Гонорар, он, конечно, нужен.

 Без него, может, трудно жить.
 Гонораром ты в кровь простужен,
 гонораром ты в кровь разбит.

Но послушай, уж раз случилось —

 утонул ты в житейской грязи,
 то о том, что тебе приснилось,
 Революцию не проси!

Не знаю, по правде говоря, чем объяснить такое единодушие: собственными убеждениями или влиянием первого секретаря. Последнее приходит в голову после того, как при мне Никульшин сказал одному из членов бюро, который в оценке Инзубова разошёлся с мнением большинства: «Ты здесь проявляешь политическую незрелость…» (довод уже знакомый, не правда ли?). Прозвучало это впечатляюще.

Итак, не зависимо от того, чем объясняется единодушное осуждение членами бюро и работниками горкома Жени Инзубова за его выступление на пленуме, это не делает им чести. Получается так, что они разделяют мнение секретаря о вреде открытой критики.

Что это, как не отголоски старых представлений? Пора понять, что правда никогда не может быть вредна, что именно коллективная борьба с недостатками и открытая критика ошибок — лучший способ быстрее достичь успехов. Воспитание гражданской активности молодёжи — задача, которую решает весь комсомол. И верное средство воспитания этой активности — участие каждого в общих делах, утверждаемое в каждом сознание, что судьба дела зависит лично от него. Именно это развивает и мысль, и энергию, и смелость.

Конечно, руководить, побуждая окружающих к самостоятельности и инициативе, труднее, чем действовать приказными методами. От вожака требуется при этом умелое и гибкое сочетание коллегиальности и единоначалия, демократии и подчинения приказам сверху. Но кто сказал, что быть комсомольским руководителем легко?»