Джаннат в тени мечей (СИ)

В коридоре было тихо и пусто: Абхаглу расписывал уже готовые вазы в главной комнате бюро, в то время как Камиль сидел с Альтаиром. Малик шёл вдоль коридора бесшумно, точно неприкаянный дух. С каждым его шагом огонь свечи лишь слабел, едва прогоняя вездесущий мрак вокруг. Тени на стенах танцевали в странном языческом танце, извиваясь, подобно змеям. Он моргнул пару раз, дожидаясь, пока глаза сильнее привыкнут к темноте, и ощутил странное чувство, похожее на то, что испытывает олень, загнанный в угол. Малику показалось, что кто-то пристально смотрит ему в спину, лязгая зубастой пастью. Он замер, всё так же обнимая кеманчу и держа в руках слабеющую свечу в старом канделябре. Почему-то он был уверен, что если сдвинется с места, то эта неведомая опасность набросится на него и даже пискнуть не даст. Мрак подступал на мягких лапах, беззвучный и угрожающий, свеча с каждой секундой промедления лишь слабела.

Малик нахмурился, едва заставляя себя сделать судорожный вдох. Странным был сам факт того, что он испытывает такой неистовый ужас перед чем-то, а уж тем более — перед чем-то, чего не может существовать. Он покосился на свечу, уже догорающую. Огонь погас, но ничего не случилось: никто не набросился на него, лишь темнота окутала со всех сторон, да холод дунул в лицо из распахнутого окна в другом конце коридора. Бюро по-прежнему молчало, напоминая дом с привидениями, в котором Малик служил неприкаянным духом. Глубоко вздохнув, он сделал над собой усилие и шагнул вперёд, к ближайшей комнате справа, осторожно сдвинул дверь — она не издала ни звука. Из комнаты в коридор сразу же просочился мягкий масляной свет.

Комната была заполнена белесым, сладким дымом, вьющимся у самого потолка. Света в ней было много, тёплого и непоколебимого. Альтаир лежал на кровати слева у стены, а над ним склонился Камиль, сидящий на стуле рядом. Кажется, они даже не заметили присутствия Малика, погружённые в разговор. Он напряг слух, стараясь не привлекать к себе чужого внимания.

— Дахи, — тихо выдохнул Альтаир голосом, которым говорят лишь бредящие.

— Да? — Малик про себя удивился, насколько непривычным, но ужасно знакомым звучала интонация Камиля. Он и вправду говорил, как Дахи. — Говори, я слушаю.

Альтаир замолчал на некоторое время, и Малик едва поверил, что это ему не снится. Альтаир бредит, другие его в этом поддерживают. Не иначе, как они двое просто свихнулись.

— Я хочу извиниться, — тихо сказал Альтаир, отчего Малик лишь удивлённо склонил голову набок. Если он начинает извиняться за какой-то поступок, то он безвозвратно сошёл с ума.

— Конечно, — энергично закивал Камиль. — В извинениях нет ничего постыдного.

Весь этот разговор отдалённо напоминал плохо написанный рассказ: разговор у них был нескладный и напряжённый. Малик только сейчас заметил, насколько обречённо и сдавленно звучит голос Камиля, будто он едва сдерживает слёзы. Приглушённый, почти беззвучный всхлип лишь подтвердил его догадки. Камиль склонился чуть ниже, так как голос Альтаира с каждым словом становился всё тише, точно угасающий костёр. Малик ощутил невольный укол отвращения: от дыма ему становилось тошно, голова кружилась, как перепуганная лошадь, а руки лишь сильнее задрожали. Воздух в комнате был нагретым, и от каждого вдоха Малика начинало клонить в сон. Он слабо мотнул головой, но это сделало только хуже — он случайно выронил канделябр на пол и едва успел схватиться за дверной косяк, чтоб не свалиться на пол. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Малик знал, почему: ему уже доводилось бывать у лекарей, чья башня насквозь пропитана этим проклятым дымом, от которого просто невозможно остаться при своём рассудке.

Разговор Альтаира с Камилем доносился до него словно сквозь плотную пелену.

— Я хочу отдать твоё кольцо, — Малик едва отличил голос Альтаира. В глазах у него как-то помутнело. — Камиль заслужил его больше моего.

Малик вышел, не находя в себе сил находиться в одной комнате с двумя безумцами. Его уже совершенно не волновала темнота в коридоре, не тревожило и гробовое молчание в бюро. Он вернулся в комнату, из которой вышел до этого, поймав себя на том, что до сих пор обнимает кеманчу. Когда он сел у стены в полной темноте, то тишину нарушили приглушённые рыдания из соседней комнаты: Малик никогда не слышал, чтоб Камиль плакал, но точно знал, что это именно он. Если честно, то он даже не думал, что такое возможно. Плакал Камиль сдавленно и обречённо, шумно всхлипывая и время от времени издавая едва слышимый писк, подобный скулежу собаки.