Джек Восьмеркин американец

Когда Летний подъехал к ближайшей к Чижам станции и выглянул из вагона, дождь поливал станцию целыми струями, как из пожарной кишки. Летний поднял воротник пальто и сошел с подножки. Шлепая по лужам, он пересек платформу бегом и спустился по скользкой лестнице к грязной дороге, на которой стояло несколько крестьянских подвод.

Летний обратился к рыжему мужику:

– Отец, свезешь, что ли, в село Чижи?

Рыжий замотал головой:

– Не, мне не по пути, я из Пичеева. А вон там глухонемой стоит, он из Чижей. Повезет.

– Да я по-глухонемому-то говорить не умею.

– Пойдем, я объясню. Я на их языке маленечко калякаю.

Крестьянин охотно соскочил на землю и подвел Летнего к забрызганной грязью телеге, на которой сидел глухонемой – худой и бледный мужик. Рыжий ткнул глухонемого в бок, махнул рукой куда-то вдаль и кивнул головой в сторону Летнего. Глухонемой поднял вверх три пальца.

Рыжий показал ему два. Глухонемой утвердительно кивнул головой и подобрал вожжи. Рыжий торжествующе сказал

Летнему:

– Вам небось смешно смотреть, а мы сторговались. Он берется вас в Чижи везть за два рубля. Сходно?

– Подойдет.

Летний бросил чемодан на мокрое сено, а затем сел и сам, как в болото опустился. Глухонемой стегнул лошадь кнутом под живот, и телега тронулась.

Заметно стемнело. Дождь противно забирался в рукава и за ворот, темные капли липли к стеклам очков. Иногда с дороги залетали куски грязи и плющились о пальто. Телега ползла как-то боком, и несколько раз глухонемой соскакивал на землю и помогал лошади. Конечно, если бы не грязь и темнота, Летний давно бы ушел один вперед. Но теперь приходилось терпеть. Писатель расположился поудобнее, закрыл глаза и утешал себя мыслью, что спит. Он и действительно задремал, но ненадолго. Телега вдруг остановилась. Летний открыл глаза и по огонькам догадался, что они стоят на середине деревенской улицы. Судя по всему, это и были Чижи.

Егор дал возчику два рубля и сошел на землю. Ноги затекли, было холодно. Летний забрал свой чемодан к направился к избе, окна которой светились ярче других. Он стукнул в переплет довольно сильно, и сейчас же изнутри к стеклу припала голова.

– Чевой-то?

– Где у вас здесь колхоз?

– А что?

– Дело есть.

– Сейчас выйду.

Но никто не вышел. В сенях о чем-то спорили, и Летний расслышал фразу:

– Уходите от греха, папаша! По голосу видно, что ревизия.

Слышно было, как стукнула дверь где-то на задворках.

Летний все ждал. Наконец на крыльце показался крестьянин. Он сказал негромко:

– Не пойму я, в чем дело, гражданин. Вы откуда?

– Из Москвы. Писатель я. Мне в колхоз нужно.

– Так, так, понятно. Что ж, заходите в избу. Дело в следующем: колхоз наш здесь помещается, а я – председатель.

Летний обрадовался, что без всяких приключений попал прямо по адресу. Он бодро вбежал на крыльцо со своим чемоданом. Дождь шипел в соломенной крыше, но теперь это было уже не страшно.

Через несколько минут Летний сидел в светлой комнате, босиком и в сухой рубахе. Жена председателя, молодая смешливая баба, подала помыться и поставила самовар. Летний вынул из чемодана коробку бычков, председатель принес хлеб, молоко, творог. Принялись закусывать и пить чай. Летний рассказал, что приехал познакомиться с жизнью колхоза. О шефстве газеты и тракторе пока умолчал. Начал задавать вопросы и по ответам председателя сейчас же составил себе представление о чижовском колхозе.

Прежде всего, это была артель, а не коммуна. Артель носила громкое название «Умная инициатива», но ни ума,

ни инициативы ни в чем заметно не было. В сущности говоря, все хозяйство «Умной инициативы» состояло из небольшого ярового клина, который был обработан весной сообща. Дальше этого дело не пошло. Артельного скотного двора не было, и даже общего помещения завести не успели. Стоило ли из-за этого ехать так далеко? У Летнего даже зародилось подозрение, что он не туда попал, и он очень тонко поинтересовался, были ли у колхоза весной недоразумения и сидел ли председатель.

– А то как же! – ответил тот развязно. – Буза весной, конечно, была. Дело в следующем: меня подкулачники тут одни на пушку взяли. В самоуправстве обвинили. Из Совета пришлось уйти, и две недели отсидел. Потом, конечно, извинялись, прощения просили… Ну, махнул рукой…

У Летнего с дороги все в голове перепуталось, и он решил, что ошибки быть не может. Все как будто соответствовало рассказу редактора. Летний отогнал сомнения, поблагодарил за угощение и зевнул.

– Вам уж спать желательно, я вижу, – сказал председатель услужливо. – Сейчас постелем перинку.

И он вместе с женой начал стлать на лавке постель.

Летний решил прежде всего выспаться, а потом поговорить о делах колхоза, о планах на будущее, о шефстве, библиотеке. Постель была уже готова, и Летний стал укладываться, как вдруг вспомнил, что самого главного-то и не узнал.

– Да! – сказал он, снимая очки. – Позабыл я спросить.

Как поживает этот, как его?.. Ну, американец. Вот что весной у вас председателем был?

– Это какой же американец? – спросил председатель тревожно.

– Да тот, что из Америки приехал.

– Таких у нас нет.

– Ну, с золотыми зубами.