Джим Джармуш. Стихи и музыка

«Пес-призрак: путь самурая», 1999

Невидный и неслышный, безымянный и самозванный, он живет в голубятне на крыше, в свободное время упражняясь с мечом; рядом с ним всегда одна книга – зачитанная до дыр «Хагакурэ», старинный самурайский кодекс. Следуя ему во всем, он готов к смерти, чужой или своей собственной, в любой миг. Очевидно, назвать «Пса-призрака: путь самурая» лучшим фильмом Джармуша было бы ничем не подкрепленной вкусовщиной, но вряд ли кто-то поспорит с тем, что созданный здесь центральный персонаж – один из самых сильных, обаятельных и таинственных в галерее созданных режиссером героев.

Для американца или поклонника криминальных жанров «Пес-призрак» – великолепный пастиш, исследование режиссером-постмодернистом кодов гангстерского кино, и в особенности такого их подвида, как фильмы о наемных убийцах. Для зрителя с сильно развитым чувством юмора – превосходная комедия о закате мафиозной эпохи, когда-то воспетой гигантами Нового Голливуда. Для поклонника восточной экзотики и философии – тонкое наблюдение над взаимным влиянием Азии и США. Но для человека европейской культуры эта картина Джармуша, бесспорно, прежде всего – парафраз «Дон Кихота». В финальном списке благодарностей в титрах практически каждая фамилия объясняется прямыми аллюзиями или упоминаниями с экрана, кроме имени Сервантеса: а все потому, что «Пес-призрак» от и до является современной американской фантазией на темы первого европейского романа. Его уникальный сплав романтического с комедийным – тоже оттуда.

Собственно, важнейший вопрос по поводу отнюдь не хитроумного идальго из Ламанчи до сих пор не решен: он фигура все-таки смешная или трагическая? Вроде бы автор планировал посмеяться над устаревшими книгочеями – поклонниками рыцарских романов, – и его читатели тоже покатывались от хохота, пока не возрыдали над вымершей рыцарской этикой, которую вернуть с тех пор так и не удалось. Дон Кихот совершил немало подвигов, но мало какие из них принесли кому-то практическую пользу; он был настойчив в своем безумстве и выпадал из реальности.

Создавая собственного рыцаря печального образа, Джармуш сделал его таким же воспитанным на книгах несгибаемым идеалистом – и тоже с оружием в руках. Впрочем, его кино всегда было чуждо любым формам морализаторства. Пес-призрак обречен не потому, что отнимал чужие жизни (обязательная условность для «киллерского» кино), а потому что провозгласил себя самураем, всегда готовым к смерти.

«Если, укрепляя свое сердце решимостью каждое утро и каждый вечер, человек сможет жить так, словно тело его уже умерло, путь будет для него свободен»[24].

Джармуш не допускал в свой кинематограф никакого смертоубийства; в интервью говорил, что ему нравится огнестрельное оружие – в нем есть что-то глубинно американское, – но он не переносит, когда его пускают в ход. Весь криминальный сюжет «Вниз по закону» обходился без стрельбы, а в «Таинственном поезде» звучало два выстрела – оба по большому счету случайные и не убивавшие никого насмерть, хоть и ранившие. В дурацком, но смешном пародийном малобюджетном спагетти-вестерне Алекса Кокса «Прямо в ад» в 1987 году Джармуш сыграл крошечную роль босса трех киллеров, который в кульминационной перестрелке озабочен только тем, чтобы не запачкать свой белоснежный костюм (уважив пожелание, его убивают выстрелом в лоб).

В «Мертвеце» наружу будто вырвалось долго сдерживаемое. Миролюбивый Джармуш, как его простодушный герой-счетовод, поначалу был единственным безоружным в беспрестанно стрелявшем и убивавшем мире, но вынужденным образом брался за пистолет, постепенно теряя зрение и одновременно становясь неуязвимым снайпером. «Пес-призрак» во многих отношениях продолжает «Мертвеца» – тем более что это следующий игровой фильм Джармуша. И недаром в одной из труднообъяснимых сцен гангстеры, ищущие заглавного героя на крышах, неожиданно натыкаются на индейца Никто (Гэри Фармер), проводника и провидца из «Мертвеца»; он отказывается отвечать на насилие насилием, довольствуясь презрительной фразой: «Глупые бледнолицые».