Он сказал это в начале 1967 года за всех музыкантов, которые, разинув рты от удивления, наблюдали Опыты в битком набитых лондонских клубах, и в Марки, и в Спикизи, и в Аппер–Кат, и 7 с 1/2 и, конечно же, в Мешке гвоздей. Джими Хендрикс был на пути к всеобщему признанию, к славе — быть узнаваемым по одному своему имени. В Лондоне, когда кто–нибудь говорил, "пошли, посмотрим Джими" — никому не нужно было объяснять, какого Джими собирается он идти смотреть. В клубах битлы, камни и другие "крутые парни Часа" испытывали чувство уважение, когда Джими соглашался принять их предложение присесть за их столик. Они были ослеплены его очарованием. Всё в нём их восхищало, его волосы, его скулы, его улыбка, его дешёвые, но совершенно невообразимые вещи, которые он надевал, его тихий, почти переходящий в шёпот, голос и то, как его глаза загорались, когда он смеялся над их британизмами.
Пенни Валентайн была одним из самых влиятельных обозревателей в разделе сорокапяток. Её статьи в журналах Диск и Мюзик–Эхо запоминались своими конкретными и сильными формулировками. Как написал позднее о ней в Гардиан Ричард Вилльямс: "Она — первая женщина, которая стала писать о поп–музыке, как о чём–то совершенно необходимом и значительном".
Её, молодую женщину с яркой индивидуальностью, регулярно видели все британские телезрители в шоу Jukebox Jury. По чтению её обзорных статей битлы и камни возглавляли список её поклонников.
В своих неопубликованных дневниках Валентайн пишет в начале 1967 года:
"Хендрикс появился в Мешке гвоздей на Кингли–Стрит. Мы все собрались. Пит Таунзенд был там, а Эрика Клаптона было не узнать. Только что вернувшийся из Парижа, он выглядел как худая французская модель, с копной волос на голове и в обтягивающем пастельного цвета шерстяном свитере. К тому времени как Хендрикс поднялся на сцену, в клубе стало так жарко и тесно, что на стенах выступил конденсат. И когда он заиграл Purple Haze, пот ручьями уже тёк по моей спине. "Мне его не видно", — закричала в отчаянии я. Была страшная теснота и я желала, только одного — чтобы в глазах не появились эти разбегающиеся яркие лучики — предвестники обморока. Кто–то схватил меня и посадил к себе на плечи, чтобы я могла лучше разглядеть сцену. Молодой, тощий, чёрный, с копной волос на голове, Хендрикс вращал своей гитарой вокруг себя, а она продолжала играть, хотя я не видела, чтобы он дотрагивался пальцами до струн. Окончил он, стоя на коленях и играя зубами. Мы все было потрясены. Я запаниковала, что он убьёт себя электрическим током. Пит и Эрик замерли и разинули рты, ни слова не произнося. Хендрикс кончил пышным фидбэком, завершившимся яростным воплем. Когда же он сошёл со сцены, переговорить с Таунзендом и Клаптоном, то поразил всех нас своей застенчивостью и внимательным отношением."
Крис Стэмп и Кит Ламберт протиснулись к 10–недельным Опытам с предложением выступить в театре Брайана Эпштайна, где Who возглавляли программу вечера. Группы Koobas и Thoughts выступали на разогреве, а Джими, Ноэл и Мич выступили с краткой программой, пообещав всем возглавить программу в "следующий раз". Это выступление стало своего рода дружественным турниром с Who.
По–прежнему ни признание известными музыкантами, ни успех сорокапятки Hey Joe, так же как и любовь к нему не требовала перевода на выступлениях Опытов за пределами Лондона. По–прежнему из–за борьбы за выживание на их чахлых заработках они согласны были на любые предложения, которые мог найти Час в Англии, в ожидании обещанных им ранее Джеффери "счетов в банках" и Опыты озадачили многих провинциальных слушателей.
Где такая земля, что заставила этих английских парней, Реддинга и Мичелла, вылезти на сцену в таких невероятных и странных одеждах? Что случилось с их костюмами, уж не потеряли ли они их по дороге? Почему на них бархатные штаны и цветастые женские блузки? И как эту беспощадную, волнующую музыку с жуткими стихами стали относить к поп–музыке? Что случилось с Love Me Do?
К этому времени уже некоторые газеты упорно назвали его "дикарём с Борнео".
Вот как сам Джими описал выступление Опытов в одном из клубов рабочего городка:
— Мы играли на самом севере Англии в клубе, где собирались простые рабочие, совсем непохожем на лондонский. Когда они увидели Ноэла, Мича, и в изумлении оглядев меня с ног до головы, они не знали, что думать, на их лицах было написано: "Какого чёрта они здесь делают?" Можно было подумать, что мы пришельцы с какого–нибудь Юпитера или Сатурна. Я слышал, как кто–то шептался, называя меня нигером и отпуская пошлые шуточки в сторону Ноэла и Мича. Но мы держались, в конечном счёте, эти парни пришли ведь отдохнуть и послушать музыку. Hey Joe им действительно сильно понравилась. После всего, когда мы кончили играть, один громила с красным лицом похожим на кусок мяса подошёл ко мне и сказал: "Слышь, негритёнок, а пальцы у тебя волшебные".
Джими замолчал и, глядя прямо на меня, рассмеялся.