Джими Хендрикс. Предательство

Я вернула его его "развлечениям" и пошла искать своё место в центре зала, возможно, вмещающего около 4 тысяч слушателей. Мне понравилось, как встретила его публика. Все эти мраморно–кожие датчане и, в особенности, блондинки с распущенными волосами, встретили его по–датски сдержанными аплодисментами. Джими выказал образчик здоровья, бодро выскочив на сцену и сразу включившись в работу. Джими играл хорошо, хотя, в общем, это не стало одним из лучших выступлений группы. Тем не менее, по людям видно было, что они получали массу удовольствия, несоизмеримого с ценою, заплаченной ими за билет. За барабанами — Мич, как всегда точен, с расплывшейся от счастья улыбкой на лице, час назад он вернулся из Лондона, куда летал на несколько часов, повидать только что родившуюся дочь. Билли Кокс, несмотря на приключившуюся, как рассказывают, с ним историю, был в хорошей форме и держал ритм, отлично чувствуя своего старинного товарища ещё по армии. Публика была готова вскочить со своих мест, когда Джими заиграл Purple Haze, Foxy Lady и All Along the Watchtower. Так же как и остров Уайт, Копенгаген просто любил своего Джими, готовые слушать всё, что бы он ни играл. Уставший от позёрства шоумена, он просто стоял, тихо ведя разговор со своей гитарой. Русские горки остались в прошлом.

Единственным облачком беспокоящим Джими был Билли.

— Он не может вынести всё это, — шёпотом сказал Хендрикс, когда мы вернулись в гостиницу. — То как он сейчас играл, сильно отличается от того, что он может на самом деле.

Неразбериха, беспрерывное внимание ко всем, кто вращается на орбите вместе с Хендриксом, плюс переезды по совершенно незнакомым странам, с чужим языком, да ещё злые языки упорно перемалывают дозу "плохого" LSD, полученную им, как говорят, в Швеции. Всё это привело к странным последствиям.

— Поговори с ним, прошу тебя, у тебя получится, — попросил меня Джими.

Пока Джими проводил время со своими скандинавскими обожательницами, мы с Билли тихонько сидели за столиком в гостиничном мезонине, разговаривая о новой студии и о том, как он уважает Джими.

— Где бы он ни был, он всегда приковывает к себе внимание, он заслуживает этого! — сказал Билли. — Не хочу быть ему помехой. Знаешь, многие, кто с ним связан, просто ненавидят меня. Они не хотят, чтобы я играл с ним, и я не хочу быть ему обузой. Мне бы хотелось, конечно, работать с ним, но я совершенно неприспособлен к этой сумасшедшей жизни. Не знаю, как он сам выдерживает всё это.

Он всё говорил и говорил, говорил о трудностях гастрольной жизни, а потом, вдруг, прервался и начал меня засыпать вопросами о Камнях, что именно мне нравится в них или, что они думают о Хендриксе.

Только в три утра мне удалось ретироваться в свой номер — ещё один длинный–предлинный день завершился. Но уже через шесть часов мы с Билли сидим в машине, которая мчит нас, вместе с небольшим караваном других машин, в которых едут Мич и Джими, в аэропорт, чтобы лететь в Германию. Они должны возглавить концерт в Берлине и летний фестиваль на немецком острове Фемарн.

Как только сдали багаж, Джими отделился от всех и увлёк меня в бесконечные мили лабиринта аэропорта Васт–Копенгаген. Я только и успела, что схватить свой паспорт. Он с изумлением взглянул на него:

— Как тебе удаётся сохранять его таким опрятным?

Он показал мне свой, потёртый и выцветший.

— Всё очень просто, — ответила я. — Каждый вечер я бережно мою его губкой с мылом для нежной кожи и затем, ставя фен на самую низкую температуру, его просушиваю.

Он взглянул на меня искоса, я же изо всех сил старалась не рассмеяться.

— Я только–что сделала себе новый! — прыснув, не сдержалась я.

Он тихо засмеялся и одарил меня одной из своих самых обворожительных улыбок.

— Так это что значит? — он схватил меня за руку. — Значит ли это, что ты летишь с нами?

Я объяснила ему мою роль:

— Они наняли меня.

— Сколько ещё концертов осталось?

Он нахмурился, но от этого глаза его ещё ярче засверкали.

— Эй, потише на поворотах, дружище, — воскликнула я со всей решимостью, на которую была способна, — я — вольная птица!

Я произнесла это с лёгкостью, но часть меня думала: "Может быть, тебе будет лучше поменять свои планы. Езжай в Германию на эти концерты — ты ничего Камням не обязана."

Но я настояла на своём, потому что я не могла руководить жизнью Джими или поменять в ней что–либо.

Внезапно, он поинтересовался:

— Как там Кит?

— Плохо, — сказала я. — Он скурил весь свой запас травы. Это провал. Мик в бешенстве.

Джими вздохнул.

— А как их концерты?

— Великолепно! Вяжут тугую нить каждый вечер! Несмотря ни на что, Кит держит каждое выступление до самого конца.

— Тебе там нечего делать, разве я неправ? — спросил он. — Разве ты мне не говорила, что тебе скоро надо возвращаться на работу?

— Мне нужно вернуться в Лос–Анжелес к двадцать первому сентября. Мне нужна эта зарплата!

Он рассмеялся.

— Отлично! Ты заслуживаешь большего, чем остаться на улице. Только не путайся с этими Камнями. Я приеду и найду тебя в Лос–Анжелесе, хорошо? И мы вместе сходим в кино!

Так мы стояли и разговаривали, затем он поцеловал меня.