Джими Хендрикс. Предательство

— Конечно, я пошлю коридорного, сейчас же.

Она перезвонила, и голос её звучал успокаивающе:

— В номере всё в порядке, он должно быть недавно вышел, дорогая.

Я стала обзванивать наших общих друзей, которые могли хоть чем–нибудь мне помочь и которым была небезразлична судьба Джими. Весь вечер мы перезванивались, и беспокойство наше росло. Вот уже больше года мы с тревогой наблюдали за Джими, как он спотыкается, собирается с новыми силами и снова падает, отчаянно ища выхода из сложившейся ситуации. Для всех нас он стал своего рода шекспировским героем, цепляющимся за жизнь и вызывающим на дуэль свою несчастную Судьбу, в то время как всёвозрастающий выводок жадных злодеев кружатся вокруг него, как коршуны.

Мы смотрели на часы и перезванивались каждый час, нервно вздрагивая при каждом звонке. Я снова позвонила в гостиницу и попросила оставить записку.

"Жду тебя в Спикизи!" или "Я собираюсь поджемовать с Эриком у Ронни Скотта, зайдёшь?"

Вот какие слова мне нужно было услышать, чтобы прийти в себя.

Но никто из нас ничего о нём не слышал. Тут я вдруг подумала, а не есть ли это мрачное предчувствие только следствием разыгравшегося воображения?

На следующий день в полдень в яркий безоблачный день, мои ноги занесли меня на Бонд–Стрит. Было самое начало второго. Витрины этой легендарной улицы блестели сладострастными соблазнами. День этот, однако, стал именно тем днём, когда одиноко стоящий уличный газетный киоск привлёк всё моё внимание. Дневные газеты уже поступили в продажу. Я мельком бросила взгляд на первую полосу. Над фотографией Джими во весь разворот надпись крупным шрифтом: рок–звезда мертва.

Мои ноги окоченели. Русские горки привели к роковому предначертанию.

12. В капкане

В полуобморочном состоянии, на трясущихся ногах я пересекла Бонд–Стрит, направляясь к гостинице Вестбери. В лобби я нашла телефон, нащупала в кармане монету и набрала лондонский отдел нашей ЮПИ, находящийся на Флит–Стрит. Я не могла определить по голосу, кто поднял трубку, но моё дрожащее "Алло?" немедленно было узнанным, потому что человек на другом конце провода крикнул кому–то:

— Это Шарон!

Голос Джека был тих:

— Мы ищем тебя по всему Лондону.

— Это правда? То, что я увидела в газетах? Они действуют здесь очень быстро.

— Да, правда. Мы пришлём за тобой такси.

— Нет, не надо. Я в порядке. Я в полном порядке. Где Джими?

— В Святой Марии. Не ходи туда.

— Я должна. Может быть, я чем–нибудь смогу помочь.

Также как и Джими, я ненавидела больницы. Я попросила таксиста остановиться и купить мне спички. Этот пожилой, соломенно–волосый человек оказался настолько добр ко мне, видно почувствовав моё состояние. Он вернулся, дал мне огня, а когда подъехали к больнице, сказал, что подождёт меня.

— Нет, нет, я в порядке, — попыталась уверить его я.

Она вышла купить сигарет

Всеми уважаемая больница при монастыре Святой Марии, крепкое XIX века строение в лондонском районе Паддингтон было переполнено роженицами, искалеченными и умершими в этот полдень — по словам одной сестры, которые я невольно услышала, пересекая быстрыми шагами холл по направлению к справочной.

— Я — подруга Джими Хендрикса. Я хочу спросить…

Я слышала, как женщина мне отвечала, но до моего сознания её слова не доходили, я услышала только ту часть, где она сказала: "Он уже был мёртв по прибытии".

Шок волнами вошёл в меня. Я не понимала, что ещё я должна сказать или спросить. В холле я заметила двух докторов, которые спокойно отвечали на вопросы о Джими, видно было, что стояли они здесь уже целый час, с тех пор как объявили по радио о его смерти. Высокая блондинка, по виду американка [Дебби Туми Штандер], в ярко красном пиджаке и в кукольном мини, похоже, что тоже только что вошла:

— Его здесь уже нет, — уставшим голосом твердил служащий справочной. — Он умер. Он действительно умер.

Борясь с предобморочным состоянием, я на ватных ногах пересекла холл, направляясь к телефонной будке. Я не вполне была уверена кому я собираюсь звонить и что собираюсь сказать. В конечном счёте во мне всплыло, что надо позвонить Эрику Бёрдону в гостиницу. Он уже знает? Мучительно было бы говорить ему об этом. Эрик сильно любил Джими и понимал его как никто другой.

До моих ушей донёсся из трубки его охрипший от волнения голос:

— О, мой Бог, конечно же знаю. Я почти не спал. Девочка моя, тебе лучше приехать. Тебе не следует оставаться одной.

— Я не знаю, что мне предпринять. Это всё так ужасно, как ты думаешь, Эрик?

— Ужасно, — подтвердил он. Голос его дрогнул от нахлынувших эмоций.

— Это не должно было случиться. Эта цыпа… Моника… звонит мне среди ночи, вся испуганная, что с ним что–то не так. Говорю ей, чтобы немедленно звонила в скорую, а она не сделала этого, — голос Эрика продолжал дрожать.

— Позже снова звонит… Она всё ещё ничего не сделала, чтобы помочь ему… Говорит, что выходила за сигаретами. Я на неё: чтоб немедленно звонила в скорую! — он явно задыхался от слёз. — Но уже было поздно.

— Она вышла купить сигарет, — повторил он. — Она потеряла слишком много времени… О, мой Бог… О, мой Бог!