— Ну как же, как же!
— Это дела не меняет.
— Ну, не скажите, не скажите!.. А по поводу Гекубы… Сдается мне, что лукавите вы. Последнее время вы с Кириллом Витольдовичем часто общались, дома у него бывали. Понятно, что не только о работе шел разговор, но и, наверное, о жизни вообще.
Баринов решил не церемониться.
— Уверяю вас, никаких имен, паролей и явок он мне не называл.
— Резвитесь, Павел Филиппович? — кротко сказал Шишков после короткой паузы. — Ну-ну… Как бы потом не пожалеть.
— Угрожаете? Сначала пряник, потом кнут?
— Вы, кажется, об аспирантуре мечтаете? — словно не слыша, продолжал Шишков. — О карьере ученого, не правда ли? А вдруг да распределят вас участковым врачом в Таракановск Верхне-Соплинского уезда Чукоцко-Сахалинской губернии, а супругу вашу по соседству, за пятьсот верст, в Мухоедово Нижне-Соплинского? Восемьдесят рублей оклад, съемный угол, удобства во дворе… Кстати, вашу готовую диссертацию можно будет там как раз на гвоздик и повесить, так что не выбрасывайте, пригодится… Как такая перспектива?
— А в морду не хочешь?
— А что, мы уже на «ты»?
«Фехтование облагораживает ум, дисциплинирует тело и обостряет мысль», — любил повторять институтский тренер.
Шпага казалась Баринову слегка тяжеловатой, эспадрон — грубоват, а вот рапира в самый раз: воистину хирургически точное, почти ювелирное оружие. Как по обращению, так и по результату.
Четыре года самозабвенных тренировок дали свои плоды: Шишков сидел слева, а правая рука Баринова была быстра и точна — прямиком в челюсть. Даже не вставая, только развернувшись слегка на стуле. Все ж кандидат в мастера спорта, призовые места в союзных и республиканских соревнованиях за общество «Буревестник».
Странно, что все случилось не по-киношному буднично и просто, без грохота и звона разбитой посуды, без перевернутых столиков. Шишков улетел в проход вместе со стулом, не отрывая от него зада, и лежал там неподвижно, задрав ноги поверх сиденья. Трое-четверо ближайших соседей вскочили было с мест, но глянули на него, на спокойно сидящего Баринова и снова сели за свои столы. Лишь напряженные спины их выказывали, что они в курсе события, однако вмешиваться не собираются. Ну, подумаешь, выяснили приятели отношения, бывает. Это их личное дело, в крайнем случае — буфетчика с официантками, да еще милиции, буде тем взбредет в голову вызвать недалекий наряд. А скорее всего, сами разберутся, сами все порешают — тут рюмочная, не театр.
Публика за дальними столиками, похоже, вообще ничего не заметила, погруженная в собственные важные мысли или душевные разговоры.
Баринов смотрел на неподвижное тело, и что-то шевельнулось в душе, похожее на жалость пополам с сочувствием. Приложиться со всего маху затылком к цементному полу заведения — приятного мало. Черепная кость именно в этом месте довольно слабая. Сотрясение гарантировано, а то и черепно-мозговая травма: открытая или закрытая — как повезет… Судя по болезненным ощущениям в костяшках правой руки, челюсть Шишкова тоже пострадала. Максимум — перелом, а может, просто недосчитается пары-тройки зубов…
Почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, Баринов глянул вправо. Выпрямившись во весь немалый рост, из-за стойки на него глядел буфетчик. Исходя из комплекции, он мог выполнять по совместительству и роль вышибалы. Баринов криво улыбнулся и по какому-то наитию слегка кивнул. Еще секунду-другую буфетчик смотрел на него, потом сделал рукой непонятный знак в конец зала и равнодушно отвернулся, принялся перебирать что-то невидимое отсюда из-за высокой стойки.
Обостренным чувством Баринов понял, что официантка в высокой наколке, привычно лавируя между столиками, направляется из дальнего угла к нему, Так и есть. Она остановилась рядом и, не глядя ни на него, ни на Шишкова, одними губами сказала:
— Еще что-нибудь заказывать не будете? Тогда быстренько идите куда шли. Иван Степанович, — движение головы в сторону буфетчика, — кому надо все объяснит сам. И больше у нас, пожалуйста, не появляйтесь.