Джинны пятой стихии

В такой холодной бешеной ярости Баринов его никогда не видел.

— Ты дурак, Баринов! — напряженным, звенящим голосом сказал он. — И я уже это тебе говорил! И ты еще пожалеешь о нашем сегодняшнем разговоре. Ты думаешь, какого хрена я поперся в медицину, которую ненавижу? Копаться в ваших кишках? Не-ет, копаться в ваших мозгах!.. В ваших — чтобы понять свой!

Он перегнулся через стол, понизил голос до полушепота:

— Говорю тебе, Баринов, первому и единственному, потому что я тебя знаю и знаю, что ты меня поймешь: я сам вижу эти сны еще с детства! Я сходил от них с ума, готов был наложить на себя руки, пока до меня не дошло — я избран! Не знаю кто — бог! дьявол! природа! — но кто-то из них остановил свой выбор на мне!.. Я изнурял свой мозг бесконечными тренировками, я подвергал его немыслимым испытаниям, я самым жестким образом дисциплинировал его… Я получил результат! Смотри, Баринов, это делает мой мозг, эти жалкие полтора килограмма серого вещества!

Над дверью кабинета висели обыкновенные электронные часы. Банник почти подбежал к двери, поднял голову к часам, сжал в кулаки руки на уровне груди. Баринов едва сдержал изумленный возглас: минутная стрелка за стеклом дернулась и стала вращаться в противоположную сторону — все быстрее и быстрее. Сделав не менее десяти оборотов, она остановилась на цифре «три» и начала гнуться посредине: вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз… пока не переломилась пополам. Банник повернулся, подхватил с письменного стола чистый лист бумаги, скомкал его, положил на журнальный столик перед Бариновым и, насупив брови, поджав губы, буквально вперил в него свой взгляд. Бумажный шарик шевельнулся, едва заметно подпрыгнул и вдруг вспыхнул ярким пламенем, заставив Баринова отшатнуться в кресле. Он сгорел быстро, едва ли не за минуту, опалив столешницу и оставив после себя серую горку пепла, подернутую искрами.

— Ну что, коллега, хватит? — неприятно осклабившись, Банник словно нависал над Бариновым, хотя и оставался по другую сторону низкого журнального столика. — А я тебя еще удивлю!.. Не на всю катушку, не-ет, в четверть, в восьмую своей силы. А ты оценишь. Только сядь покрепче.

Он выдержал паузу и вдруг резко возвысил голос, почти до крика:

— А теперь — ну! — в глаза смотреть!

Баринов невольно дрогнул, поднял взгляд и уперся в глаза Банника: холодные, неподвижные, с расширившимися зрачками…

И в тот же миг ощутил тупой удар в область затылка, а следом его позвоночник сверху донизу, от затылка до копчика пронзила острейшая, никогда не испытанная ранее боль, мгновенно волной распространившаяся по всему телу. От боли корчилась каждая клеточка, каждый нерв. Как медик, физиолог, ученый Баринов прекрасно понимал, что ничего у него не болит, что это его мозг так реагирует на внешний посыл, но легче от этого не становилось. Еще секунда-две — и Баринов начал терять сознание… Боль кончилась так же внезапно, как возникла. Исчезла вся, полностью, без остатка. Осталось лишь воспоминание о ней, но воспоминание серьезное. Два-три таких сеанса — и выработается условный рефлекс на саму личность Банника. Или на что-то иное, что выберет сам Банник…

Он едва успел перевести дух, как снова получил уже знакомый удар по голове, сжался в предчувствии болевой лавины, но вместо нее вдруг ощутил необыкновенную легкость и бодрость тела, ясность и кристальную прозрачность сознания. Он мог вспомнить все — каждую секунду своей сорокалетней жизни до мельчайших подробностей… И это тоже было страшно. Может быть, еще страшнее боли, ибо тогда он не мог мыслить, сейчас же мощь его разума словно удесятерилась…

Так же не может быть!..

Вот тебе и Банник!..

Ну не может такого быть, просто потому, что не может быть никогда!..

Баринов понимал, что ему продемонстрировали, конечно, не все способности. Может быть, наиболее эффектные и зрелищные, но не все. Не тот человек Банник, чтобы раскрывать карты. Но, с другой стороны, для пущего эффекта мог поставить последний рубль ребром. И, надо отдать должное, кое-чего добился.

Обставлено все грамотно. Доходчиво, профессионально, эффектно. Что самое страшное, почти обусловившее достижение нужного результата: сломать, раздавить, подчинить своей воле. Он был марионеткой, игрушкой в руках Банника и одновременно сознавал, что ничего противопоставить ему не может. Да и никто бы, пожалуй, на его месте этого не смог.

Ури Геллер гнет взглядом серебряные ложки — Николай Банник взглядом крутит стрелки на часах. Вольф Мессинг внушает контролеру, что обрывок бумажки в его руках на самом деле железнодорожный билет — Николай Банник внушает собеседнику, что стрелки на часах крутятся. Роза Кулешова читает пальцами записку, вложенную в запечатанный конверт, — Николай Банник взглядом воспламеняет лист бумаги. Людвиг Штирнер из беляевского «Властелина мира» внушает на расстоянии чувство любви, ненависти или страха — Николай Банник телепатически наносит собеседнику болевой удар невероятной силы.