Джинны пятой стихии

Корректорша посидела пару месяцев дома, потом нашла работу почти по профилю. А Валентину Зельдину, блестящему фельетонисту, имевшему несчастье по графику именно на этом номере быть выпускающим редактором, припомнили все его публикации, а также вольные высказывания в узких и широких компаниях — его не брали по специальности никуда. Ни в газеты, ни в журналы, ни в издательства. Даже в школу — учителем русского языка и литературы. По слухам, с тех пор он работает то дворником, то истопником, то грузчиком, перебивается переводами с киргизского, а пишет — «в стол».

И случился-то всего-навсего технический ляп — при верстке очередного сообщения об очередном Пленуме ЦК в начальной фразе «С большой речью выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета товарищ Леонид Ильич Брежнев» в слове «председатель» вылетел слог «се»…

— Ну что, теперь, когда мы определились, можно и по коньячку? — с каким-то облегчением сказал, вставая, Баринов.

Омельченко, прищурясь, посмотрел на него.

— А не рано?

— По-моему, в самый раз.

— Джентльмен никогда не пьет до захода солнца.

— Так то джентльмен!

Они рассмеялись, совсем не весело глядя друг на друга.

— Киргизский, небось?

— На этот случай армянский приберег.

Поднимая фужер, Омельченко сказал:

— Тосты говорить не будем. Не тот коленкор.

Баринов согласно наклонил голову. Выпили не чокаясь.

— А ведь ты прав, Пашка, — неожиданно сказал Омельченко. — Не боец ты. В смысле — за себя не боец. За своих-то людей ты горой, я помню. Как меня в семьдесят седьмом мордовали, ведь по статье пытались уволить! А ты тогда — и в райком, и в горком, и в президиум Академии… Давай-ка по второй, сегодня точно надо встряхнуться… Я тебе этого не говорил, но — век не забуду!

— Ладно, чего там! — махнул рукой Баринов. — Все равно же уехал.

— Это я по горячке. Да и больно предложение было заманчивое, помнишь?

— Как не помнить, — Баринов согласно кивнул. — Времечко было еще то…

— Эх, Паша, Паша! С твоим бы умом да чуть побольше боевитости! — в порыве откровенности вдруг сказал Омельченко. — Как люди говорят, ты ж на голову был выше всех на курсе. Да что там — на факультете! Фонтан идей, уникальные эксперименты, готовая кандидатская на последнем курсе — да прямая дорога в столичные институты! Не стал добиваться, не захотел… Из-за какой-то гниды из органов. Не понимаю! И никогда не понимал.

— Дело прошлое.

Омельченко пристукнул кулаком по столу.

— Брось! С твоим прирожденным умом, бешеной работоспособностью, с твоим уникальным чутьем на все новое… Пашка, черт, тебе на самых верхах надо быть!

Баринов поморщился.

— Просто мне везло на учителей.

— Везло? Да тебя Иванов-Барковский из сотен студентов высмотрел! Учителя, научная школа — это вторично, брат!.. Хватки бы тебе побольше да здорового делячества хотя бы пол-литра влить…

Баринов снова махнул рукой.

— Чего уж сейчас-то… — И вдруг спохватился: — Слушай, меня же Серега Щетинкин ждет! Надо же, совсем из головы вылетело!

— Проблемы надо решать по мере их поступления, — изрек Омельченко и назидательно поднял указательный палец. — Подождет, не конец света.

— Да как сказать, как сказать! Тут у нас такая история… — И Баринов тут же осекся, внезапно вспомнив все свои прошлые опасения и подозрения. — В общем, Боря, делаем перерыв, едем на шашлыки. Тем более время обеденное.

— Что еще случилось? Как-то связано с твоими делами?

Баринов выразительно посмотрел на Омельченко, поднес палец к губам, обвел глазами стены, потолок, пожал плечами.

— Да нет, у него там проблемы личного характера, просит посодействовать… Поехали, по дороге расскажу. Вот только еще бутылочку прихвачу. Горы, речка, шашлыки-коньяки — что еще надо для полного счастья троим старым друзьям-приятелям?..

На заднем дворе Омельченко нерешительно потоптался около бариновского «москвича».

— Слушай, может, такси закажем? Далеко ехать?

— А что?

— Вы же там еще до меня полбутылки вылакали.

— Вот ты и садись за руль.

— А если остановят?

— А если я член горкома?..

Баринов подсказывал дорогу — вверх по Советской, направо на Ленина, налево на Тоголока Молдо… «А теперь в арку налево — ко мне во двор… Дальше, дальше… вон за тем подъездом. Десять минут покурим в беседке, а потом к Сереге. Пусть думают, что я тебя домой привез».

Когда они расположились в небольшой беседке, увитой виноградными лозами, молчавший всю дорогу Омельченко сказал слегка насмешливо:

— Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят. Так, что ли?

Но Баринов не принял предложенного тона. Он курил, посматривая сквозь редкие листья на арку дома, через которую они въехали, потом в другой конец двора, где был еще один выезд… Докурив до фильтра, выбросил сигарету в помятое ведро, служившее в беседке урной, потер руки.