Джинны пятой стихии

— Жив — это хорошо, а вот здоров ли — не уверен. Химией его наверняка накачали по самые ноздри, а то и нейролингву применили. Иначе никак не вывезешь, разве что спецбортом… Значит, так: Лиза у вокзала берет такси, подгоняет сюда, мы садимся — и адью! Пациент пусть дозревает на лавочке.

В это время Лиза сделала им приглашающий жест.

— Все записала? — спросил Омельченко, подходя.

— Девять институтов, филиалов и лабораторий, — Лиза показала несколько исписанных листков записной книжки. — Наверняка есть и другие, но он говорит, что больше не знает.

— Отлично. Значит, так, ты сейчас иди, куда намечали, — глазами он показал в сторону стоянки такси, — а мы закончим с клиентом и пойдем вон туда, — и движением пальца указал на проезжую часть бульвара. — Дальше — как договаривались.

Лиза кивнула, поднялась с лавочки и, не оглядываясь, пошла центральной аллеей. Омельченко довольно усмехнулся про себя — молодец, Лизавета, все понимает как надо! Двинула не напрямую, а в обход, может показаться, что вниз, на Московскую, но никак не к вокзалу!.. Теперь полезно отвлечь Шишкова.

— Так, парень, а теперь покажи-ка свои карманы, нет ли там чего нежелательного, — повернувшись спиной к аллеям, он ловко обхлопал Шишкова, из нагрудного кармана пиджака вытащил красное удостоверение с тисненым гербом, из внутренних — небольшую пластиковую коробочку со шприцем, двумя иглами и двумя ампулами и записную книжку. — Это мы изымаем в качестве частичной компенсации. Так, Серега?

— Что, табельное оружие в номере? — спросил Щетинкин.

— Удостоверение верните, — жалобно попросил Шишков. — А оружие не ношу, только на операции.

— Я же сказал, в качестве компенсации. Не будешь им размахивать направо-налево, шпак!.. А вот это интересно, глянь, Серега. — Шприц выглядел вполне обыкновенно, а вот ампулы… Стандартные, по одному кубику, но запаянные кустарно и без надписей. — Что, ширяемся помаленьку, а, Шишок?

— Нет, — выдавил из себя Шишков. — Это спецсредство.

— На предмет?

— Внутримышечно. Сон — до двух суток.

— Во как! — удивленно произнес Щетинкин. — А ведь это, Боря, одна — для тебя, вторая — для меня.

За спиной Шишкова, на проезжей части бульвара, остановилась «Волга» с шашечками, рядом с водителем сидела Лиза.

— Ну, хорош! Нам пора, — Омельченко тронул Шишкова за запястье, согнул-разогнул его пальцы. — Через полчасика оклемаешься и — свободен!.. Попрощайся с пациентом, Сергей Валерьевич.

Щетинкин встал перед Шишковым, заложив руки за спину, несколько секунд смотрел на него в упор.

— Сдается мне, мил человек, что ты — чекист потомственный, — с джигарханяновскими интонациями из «Место встречи…» сказал Щетинкин. — Со всеми вытекающими… Наверняка дедушка твой нашего брата раскулачивал, папаша — по подвалам в затылок стрелял… ну и ты, паскудник, по их стопам… Взять, что ли, грех на душу, кончить тебя прямо здесь и сейчас… Ладно, живи и помни… Эх, боюсь, не раз мы еще пожалеем о своем долбаном гуманизме…

3

Высадив Лизу у горкома, а Сергея у Октябрьского райотдела, к которому был приписан Таш-Майнок, Омельченко поехал в институт. Предстояло пересечь с юга на север почти весь город, так что времени подумать немного в спокойной обстановке появилось.

В акцию «публичной огласки», предложенную Лизой, он не верил изначально. Ну, будут знать о похищении несколько десятков человек, и что?.. Чем они смогут помочь реально? Пусть это будут даже авторитетные и влиятельные люди, да только за пределы своих ведомств далеко ли их влияние распространяется? И захотят ли они обострять отношения с тем единственным ведомством, которое на самом деле влиятельно буквально во всех сферах нашей жизни?.. Но возражать, естественно, он не стал и не станет в будущем. Хуже не будет, во-первых, а вдруг да кто-либо из посвященных что-нибудь узнает нового, интересного и полезного, во-вторых?..

Сам он предпочел тактику конкретных действий через «точечные контакты». А значит, без какой-либо огласки. Поговоришь с одним нужным человечком, с другим, третьим — строго конфиденциально, разумеется! — глядишь, и выйдешь на того единственного, кто сможет реально посодействовать в этом щепетильном деле. У немцев, кажется, есть нечто вроде — «что знают трое, то знает свинья»…

Для себя Омельченко уже наметил кое-кого, с кем в первую очередь необходимо встретиться. Конечно, не здесь, не в Киргизии. Абсолютное большинство местных должностных лиц — пешки, реально обладающих какой-то властью — единицы. Но до них ему не добраться вот так, с ходу, в силу своего и их статуса. А организовывать «подход к снаряду» слишком долго, время-то не ждет, цепочка может оказаться длинной. Если Щетинкину или Лизе удастся подобраться к по-настоящему влиятельным людям, получится великолепно, нужная поддержка никогда не лишняя.

И поэтому он намерен действовать главным образом в центре, там, где, собственно, и делается политика… Поработает сам, заставит поработать «старых добрых знакомых», им зачтется.