Джинны пятой стихии

…Габитов встретил его радушно и приветливо, приказал секретарше немедленно организовать «малый дастархан» в комнате отдыха. Но мигом помрачнел, как только узнал о причинах визита. Выслушал, ничего не говоря, нервно постукивая пальцами по крышке стола, не прерывая рассказ разными лишними междометиями или риторическими фразами.

Разумеется, рассказал Омельченко только самое главное, выведя за скобки все, что директору института знать было необязательно.

— А теперь меня послушай, в тему, — сказал Габитов. — Вчера, сразу после обеда, посетил меня некий человечек с необычной просьбой… Да-да, из этих, из «органов». Проинформировал, что где-то в верхах возникла срочная необходимость проконсультироваться с профессором Бариновым. Настолько срочная, что профессор уже в самолете, летит в Москву. Так вот, он просил, чтобы в будущем не случилось недоразумений в смысле нарушения трудовой дисциплины и тому подобного, переправить ему через этого человечка командировочное удостоверение, датированное вчерашним числом, но с открытым сроком командировки. Место командировки и цель — Москва, в распоряжение президиума Академии наук СССР.

— И ты выписал?

— А что бы ты сделал на моем месте?

Омельченко поднял нетронутую рюмку коньяка, не чокаясь выпил, закусил ломтиком пахучей и сладкой чарджоуской дыни.

— Ну что ж, красиво и изящно. Умеют работать ребята!.. Через пару недель получишь личное заявление с просьбой о переводе, скажем, в НИИ номер двадцать два закрытого города Какашкино-33. И письмо на официальном бланке, подтверждающее данный перевод.

— Ты думаешь?

— Да ты что, мальчик, что ли? — взорвался Омельченко. Он почти выпрыгнул из кресла и принялся ходить взад-вперед по огромной, в три окна, комнате отдыха. Потом остановился перед Габитовым, сказал примирительно: — Извини, Наиль, сорвался.

— Нет-нет, ничего, — ровным голосом ответил тот. — Я понимаю. Говори, что надо делать. Надеюсь, нет нужды объяснять, что это и в моих интересах.

Омельченко снова занял свое место в кресле.

— Спасибо, Наиль. А что делать… Постарайся узнать, куда его задвинули и кто конкретно за всем этим стоит. И нет ли у кого-нибудь туда хода. Пусть на ниточке, пусть на сопельке, но — хода… Кстати, ты не запомнил, кто к тебе приходил?

— Как же, как же. Даже записал, сейчас гляну, — Габитов вышел в кабинет, вернулся с внушительного вида блокнотом и принялся его листать.

А Омельченко словно кто-то под руку толкнул. Он вынул из кармана удостоверение Шишкова, раскрыл и показал через стол Габитову:

— Этот?

Несколько секунд Габитов сидел неподвижно, что-то, видимо, додумывая про себя, потом, нервно откашлявшись, спросил:

— Откуда оно у тебя?

— Да так, сегодня утром мы с этим типом довольно плотно поговорили. Ну, он и подарил… на память.

Габитов качнул головой.

— С огнем играешь, Борис Богданович. Однако как знаешь, тебе виднее…

Они выпили еще по рюмке, но разговор дальше не клеился. Любые темы казались несущественными и ненужными. Оба это понимали, и оба считали вполне нормальным явлением.

Договорились держать по возможности друг друга в курсе, и Омельченко поднялся.

— Ладно, мне пора. С твоего позволения, повидаюсь еще с ребятами из лаборатории и покачу дальше.

— Да, конечно, по-другому и нельзя.

Габитов встал его проводить, но у самих дверей придержал за локоть.

— Ты Болота Шамшиева знаешь?

— Это который — «Алые маки Иссык-Куля»? Лично — нет. А что?

— Говорят, он новую картину снимает. Рабочее название — «Конопля Чуйской долины».

Омельченко, прищурившись, посмотрел прямо в глаза Габитову. Тот спокойно выдержал его взгляд и продолжил:

— Ты ведь, Боря, домой самолетом, не так ли? Очень надеюсь, что привычки твои не изменились — никакого багажа, только ручная кладь. Так ведь?

4

Когда под вечер он появился на квартире Баринова, Лиза и Щетинкин его уже давно ждали.

— Есть будешь? — сразу спросила Лиза, едва он появился на пороге.

— Нет, спасибо. Только что из ресторана, ужинали с Толеном.

— С Момуналиевым? С ученым секретарем? — спросил Щетинкин, показываясь из комнаты.

— С ним, с этим уродом… Лизок, а вот от кофе не откажусь.

…Снова, как и утром, они сидели в гостиной. Но то утро, казалось, было так далеко и до того нереально, что Омельченко пришлось сделать усилие, чтобы полностью состыковать все события этого дня, да еще и присовокупить к ним события вчерашнего. Нечасто такое случается в жизни…

Все трое со своими «обязательствами» справились более-менее успешно.

С верхушкой горкома Лизе, к сожалению, поговорить не удалось. Помощник первого секретаря выслушал с пониманием, вот только в плотном графике своего шефа не смог найти для нее и пяти минут и записал на прием завтра после обеда.

Второй же секретарь, Ендовицкий, друг и приятель Баринова, как раз сейчас лежал с обострением язвы желудка в одной из московских клиник. С остальными «партайгеноссе» разговаривать не было смысла.